Река Великая - Максим Николаевич Николаев

— Зачем послушником? Нищим прикинься.

— У церквей места — самые доходные, все между старыми якорниками поделены, — запротестовал Ждан. — На чужую паперть встанешь — по башке получишь, а то и перо в бок.

— Договорись, значит, с кем нужно. Если место занято, работника подмени на недельку. Отпуск оплатим ему.

Почти каждый день Ждан возил на тележке в пункт приема металл, бутылки, пластик, картон. По помойкам нужное находил, да бывало, гаражи и подвалы в старых многоэтажках вскрывали вместе с Серегой, царство ему небесное. Что для хозяев ненужный хлам, то для них — живые деньги. Не работа, конечно, но какая-никакая деятельность.

Побираться — это другое, тут вообще без совести надо быть. Один раз только от крайней безысходности они вдвоем с покойным товарищем у «Экономочки» на Запсковье мелочь на проезд до больницы стреляли. Мало того, что и на одну бутылку не наскребли, так еще Святовита, Жданова земляка, встретили. Ждан тогда чуть от стыда под асфальт не провалился.

Людмил заметил мучительное выражение на его лице:

— Думай о том, что не ради собирухи ты там сидеть будешь, а ради спасения города, и тогда стыдно не будет. Две задачи у тебя: проследить за Нектарием да монастырь осмотреть. Подвалы обыщи, службы, сад. Земля, может быть, где-то свежевскопанная. Утром и вечером монахи на молитву в храм ходят. В это время постарайся в келью к нему попасть.

— Думаешь, оставит он келью незапертой, если идола в ней хранит?

— Придумай что-нибудь. А если вдруг поп из «Верочки» к Нектарию заявится, или еще какой гость, иди за ними и потом мне позвони. Мобильный держи вон. — Людмил Асич вытащил мобильник из того же кармана, откуда брал пятитысячные. — Богдан туда мой номер вбил.

Ждан повертел в руках дешевенький кнопочный аппарат.

— А если раскроют меня? Тем более, говоришь, этот монах — уголовник.

Людмил понял, что дело дошло до торговли:

— Сколько хочешь?

— Сто, — прошептал Ждан Сварожич и тут же горько пожалел, что не сказал «двести».

XI. Ноябрь

— И слушать не буду, Дим Саныч, про вашу эвакуацию! Вчера вон Фролова звонила. Ее в Васильево в заброшенной школе поселили. Батареи холодные, а бывшие школьники окна в классах все перебили, так они сами их фанерой заделывали. Спят на спортивных матах. Со своей сестрой в Палкине еще Фролова договорилась, чтобы та животных ее взяла, а мне куда свою скотину девать? Корова, две собаки, а коты — сами считайте. Мурка, Люська, Гераська, Маргаритка, Леопольд, Рудик вон, — с эти словам она обернулась к печи, где на вязаном покрывале лежал огромный меховой шар серой в полоску масти. — Еще Черныш от Лещихиных прибился. Они его бросили, как к сыну в город уехали.

Черный кот, то ли Лещихинский, то ли какой другой из старухиного списка, устроился на выключенном телевизоре. Другой — полосатый, как Рудик на печи, но только немного светлее — спал на трельяже. Еще двое — на кровати за печкой. Голубые с белыми розами обои по всей избе были спущены кошачьими когтями.

— Не всех беженцев в заброшках селят, Галина Ивановна. Кто-то в детские лагеря едет, а другие — в санатории: Опухлики, Хилово. Я знаю начальника в областном МЧС, который отвечает за размещение. С животными придумаем что-нибудь. Пятьдесят тысяч найдется у вас?

Галина Ивановна встала с табурета с круглой вязаной сидушкой. Такая же, но только с другим набором цветом, была постелена на табуретке под участковым.

— Найдется, Дим Саныч, а как же. — Что-то в ее лице насторожило старого полицейского.

Он услышал, как скрипнули дверцы шкафа. Из-за печи старуха вернулась с охотничьим ружьем в руках. Дим Саныч поднялся было со стула, но присел обратно, когда хозяйка направила на него ствол.

— И пятьдесят найдется, и сто, и двести. Давно живу, успела скопить. Только деньги все на сберкнижке, сымать буду — проценты потеряю. Жалко.

— Не хотите уезжать, ваше дело. Я не гнать, а помочь вам приехал, мало ли что нужно. Фроловы, я гляжу, вам оружие оставилѝ — Дим Саныч нашел в себе силы усмехнуться.

— Да мало ли, кто оставил. Вон в четверг милиция алкаша поймала: по Барановке по домам средь бела дня лазал. Их двое было, но второй убежал. Да вы сами, наверно, слыхали. Когда Миша был жив, то и не подумала бы. А нынче-то днем еще ничего, терпимо, а ночью, если дождь особенно, то глаз не сомкнуть: всё чудится, что по сеням кто-то ходит. Две собаки на дворе, а вдруг не услыхали?

По мягкой габардиновой ткани форменных брюк ладонь Дим Саныча поползла к кобуре на поясе и замерла, когда старуха трясущимся от волнения пальцем нащупала и повернула рычажок предохранителя на оружии.

— Вы из-за сына это, что ль, Галина Ивановна?! Так не с меня, а со следователя, с судьи и с прокурора спрашивайте. Я — что?! Участковый! Воспитательные работы, вон, с детьми провожу.

— Не убивал мой сын Саньку, царство ему небесное. Как вам доказать?!

— Не убивал — и слава Богу. Что мне доказывать? Не я же дело вел.

— И вы мне не верите! А Миша ведь даже не вспомнил с утра, что накануне они с Санькой передравши по пьянке были. Только на допросе узнал про это. И топор он не брал из сарая — я сама его в руки дала ему: заставила дров наколоть. Не успел начать, когда Санька зашел гвоздей длинных попросить. Бог знает, зачем они ему с похмелья понадобились. Следственный эксперимент они проводилѝ! Господи! Я сама видела всё своими глазами. Ну вот что, я вам сейчас здесь врать буду?

Участковый согласно закивал:

— Да-да, я помню: упал он с топором в руках.

— Не упал, Господи! На Рудике они вдвоем споткнулись! Когда к сараю пошли! Топор у Миши с плеча соскочил — и обухом Саньке по затылку. Колун тяжеленный, моего отца еще. Много ли надò Рудик тогда еще не такой нажористый был, на двор ходил, — добавила Галина Ивановна как будто для большей убедительности.

Меховой шар на печи тем временем развернулся в жирного до неприличия кота. Сонными глазами кот глядел на хозяйку. Та продолжала говорить, не отводя ружья от напуганного участкового на табурете:

— А знаете, почему эта следовательница Травина меня не слушала? Мне адвокат потом объяснила. За рецидивиста мой сын уже числился: драки, хулиганства, порча имущества. А он добрый ведь у меня был с самого детства, и людей жалел, и скотину, только что по пьянке дурил.