Эхо 13 Род Которого Нет. Том 1 - Арий Родович

через завод всё, что нужно провести. Артефакты, осколки, редкие части. На бумаге — лом. На деле… — он чуть качнул бокалом, и янтарная жидкость поймала отблеск огня, — рынок, о котором не пишут в газетах.

Барон кивнул, и в его взгляде мелькнуло что-то вроде понимания.

— Значит, — негромко сказал граф, — нужен повод. Что-то, что даст нам завод официально… без лишних вопросов.

— И чтобы он сам решил, что это лучший выход, — добавил барон.

Граф чуть усмехнулся и вернулся к бумагам, как будто разговор уже был завершён.

И тут раздался телефонный звонок. Несколько коротких слов разговора.

— А вот и повод. — ухмыльнулся граф.

Пресс-конференция наше время

Граф сделал полшага вперёд, выпрямился и обвёл взглядом толпу:

— Мы хотим, чтобы всё прошло честно, открыто и по закону. Наше предложение — не принуждение, а забота о безопасности края и о достойной жизни владельца земли.

Барон Румянцев кивнул, подхватывая:

— Мы не стремимся оставить барона Мечева без средств. Напротив. Мы предлагаем щедрую компенсацию — триста пятьдесят тысяч рублей.

Граф чуть улыбнулся, как будто это была редкая и благородная уступка:

— И не разом, чтобы не перегрузить казну, а равными выплатами в течение пяти лет.

— Так он сможет без спешки устроить свою жизнь, — продолжил барон, словно речь шла о старом друге. — Купить жильё в столице, обеспечить себе спокойствие.

В толпе послышался одобрительный гул, журналисты закивали, кто-то уже записывал формулировки. Слово «щедрый» явно было услышано и отложилось в их блокнотах.

Я же стоял в стороне и смотрел на них, понимая, что всё это — театральная постановка. И что за их «честностью» и «заботой» скрывается куда более хищный расчёт, о котором они, разумеется, не скажут ни слова перед камерами.

Граф чуть отстранился от микрофона, будто обдумывал что-то, затем медленно вернул взгляд к журналистам и сдержанно улыбнулся.

— Впрочем… — он сделал короткую паузу, — зачем нам вообще мелочиться цифрами?

Толпа притихла. Даже те, кто записывал, подняли глаза.

— Я только что подумал… У меня в Москве есть квартира. — Он говорил неторопливо, смакуя каждое слово, будто описывал сокровище. — Хорошее место, почти центр, рядом метро, транспорт. И участок при ней — около пяти соток, ухоженный, с садом.

Он слегка развёл руки, словно предлагая залу самим оценить масштаб жеста.

— Думаю, это куда достойнее, чем тянуть выплату годами. Барон Мечев сможет обосноваться в столице и вести жизнь, как подобает человеку его положения.

Барон Румянцев сдержанно кивнул, подтверждая услышанное, а граф закончил мягким, но отчётливо поставленным тоном:

— Мы будем с интересом ждать ответа барона на это… щедрое предложение.

В толпе пронёсся одобрительный ропот, кто-то даже зааплодировал, журналисты поспешили зафиксировать каждое слово. Для людей, не знающих их истинных замыслов, это выглядело как безупречный жест великодушия: отдать вместо денег московскую квартиру с участком.

Но я-то знал цену.

Если смотреть по рынку и по бумагам, что я успел пролистать, такой завод в его нынешнем состоянии стоит… ну, триста, может, четыреста пятьдесят тысяч. А квартира в Москве, в шаге от центра, да ещё с пятью сотками земли? Это семьсот, восемьсот, а то и миллион. Такие варианты уходят с рынка на аукционах, за них дерутся.

И чем больше я прикидывал, тем сильнее свербила мысль: слишком уж щедрый подарок, чтобы быть просто жестом. Слишком красиво обёрнуто, чтобы не скрывать яда внутри.

Металлический холод коснулся ладони — что-то круглое, тяжёлое. Я машинально сжал предмет и позволил Эхо скользнуть внутрь. Ошибка.

Звуки, лица, даже собственное тело растворились, будто их никогда не было. Я оказался в тьме, вязкой и бездонной, где нет ни верха, ни низа.

И в этой тьме я чувствовал, но не глазами, а чем-то иным, чужим.

Сначала — липкий страх, тихий, почти привычный, вплетённый в каждое движение. Влажный запах разложения, не отталкивающий, а успокаивающий. Голод. Постоянный, как тень.

Я — маленький, невидимый, спрятанный в трещинах камня, жду. Жду, пока мир вокруг не замрёт, пока не станет безопасно выйти к телу, тёплому или уже холодному, и рвать, глотать, жить ещё немного.

Время теряло форму. Голод — насыщение — тьма укрытия. И снова голод.

С каждым разом я становился тяжелее, сильнее. Уверенность медленно вытесняла страх. Я больше не ждал — я шёл.

И всё же где-то внутри, глубже силы, оставалось что-то вроде… тени. Она была запахом. Звуком. Вибрацией в воздухе, приходящей издалека. Разлом.

А потом она стала ближе. И ближе. Пока не наполнила весь мир. И я побежал. Не потому, что был голоден, а потому что внутри распахнулась та же бездонная пустота, что в первые дни жизни.

Я бежал, но она шла за мной.

…Вспышка — и всё исчезло.

Я распахнул глаза, тяжело втянул воздух. Сердце било в висках. Предмет всё ещё лежал в ладони. Это было ядро. Ядро того самого монстра.

И вместе с его страхом во мне всё ещё звучала тихая дрожь от Разлома.

Я моргнул — и понял, что на меня смотрят. Все. Но я не мог сразу объяснить, что со мной произошло. Картины, запахи, чувство чужой жизни — всё это ещё крутилось внутри, как сон, из которого проснулся, но не уверен, что до конца.

Интерлюдия

Максим

Утром всё началось с одной фразы.

Яков, как всегда, стоял безупречно прямой, с тем спокойствием, за которым никогда не угадаешь, думает ли он о политике или о том, что приготовить на ужин. Он протянул мне небольшой мешочек.

— Возьмите с собой ядро монстра. Когда поймёте, что всё подходит к финалу, вложите его в руку господина. Остальное… вы сами поймёте.

Я не стал задавать вопросов. С Яковым это бесполезно — если сказал «поймёте», значит, пойму.

…Понял я только сейчас.

Мы стояли в толпе, когда эти двое на помосте уже разогрелись до пафоса. Я увидел, как господин слегка сжал кулак — знак, что терпение на исходе. Именно тогда я шагнул ближе и незаметно вложил в его ладонь предмет из мешочка.

Холодное, гладкое, почти живое на ощупь ядро. Он