Разгильдяй - Сергей Николаевич Чехин

неизвестные холеные физиономии в крайней степени растерянности — беда вынудила весь цвет городской аристократии собраться под одной крышей, а если выразиться иначе (и точнее) — загнала всех окрестных пауков в банку и захлопнула крышку.

— Паря! — выкрикнул Тим и полез одеваться. И судя по дребезгу в голосе и блеску в глазах, шпион не ерничал, а правда был рад меня видеть. Еще бы, ведь я гонец, принесший весть о помиловании прямиком на эшафот. — Чтоб тебя бесы драли! Еле узнал!

Девушка удостоила спасителя кивком, бугаи — настороженными взглядами.

— Тут полный ад! — продолжил сокрушаться хвостатый пройдоха. — Птичку убили…

— Не он первый, — прозвучало ответ, и от моего взгляда весельчак и балагур сник и поежился как от порыва морозного ветра, — не он последний. Скольких дворян удалось сберечь? Докладывай.

Трактирщик поморщился и поскреб грязную шею.

— Не пойму, ты теперь за генерала? И недели не прошло, а…

Пальцы с хрустом сжались в кулак, и дверь весом в пару центнеров сама собой захлопнулась с такой силой, что поперек крыльца вспучилась трещина, а с крыши посыпалась черепица.

— Ай, ай! — Тим козлом запрыгал на месте, боясь попасть под глиняный ливень, но и не рискую приближаться к тому, кто его вызвал. — Уймись, чародей!

— Да, за генерала, — дверь тихонько отворилась, а осколки скатились по окутавшему собеседника колдовскому щиту. — Отныне командует либо Борбо, либо я, и великана здесь, как видишь, нет.

Разведчик стряхнул с мятой рубашки кирпичную пыль, вытянулся по струнке и отсалютовал кулаком в грудь:

— В вашем распоряжении полторы сотни князей, графов и герцогов. Треть из них верна законному наследнику!

— Понял, — кивнул и жестом велел ушкуйникам взять площадь в широкое кольцо. — Те, кто за Борбо — шаг ко мне. Кто против — оставайтесь в доме.

Несмотря на отчет Тима, предо мной выстроились все до единого — мужчины в расшитых золотом камзолах, женщины в растрепавшихся от бега платьях с грязными полами, с десяток детей — все хмурые, усталые и зареванные. Не то что бы я сильно любил нажившихся на чужом труде богатеев, но уж мальцы точно ни в чем не виноваты и не должны в столь раннем возрасте столкнуться со смертью родных, кем бы те ни были. И уж тем паче нет на свете ничего более гадостного, чем когда отцы и матери хоронят детей.

Интересно, меня уже отпели или надеются до последнего? Как вообще поминают пропавших без вести? Вроде бы есть какая-то судебная процедура о признании… а, в бездну!

— Разумный выбор, — прокашлялся от подкатившего к горлу кома и добавил: — Я не силен в этих ваших благородных началах. Но, насколько помню, у каждого из вас есть земельные наделы, так?

Знать охотно закивала, не сводя с меня распахнутых глаз — одной смерти удалось миновать, однако не принесет ли этот парень в странных одеждах вторую за случайно оброненное слово или неподобающий жест?

— И работают на вас крестьяне и батраки, верно?

Снова кивки.

— Отлично. К закату, — зачем-то постучал пальцами по запястью, хотя с детства не ношу часов, — приведете к воротам всех здоровых мужей от шестнадцати до сорока лет. Вопросы?

Собравшиеся в изумлении завертели головами, но вопросов не последовало — ни ропота ни шепота.

— Тим, ты за сотника. По северному — кормчего. Возьмешь ребят с тринадцатой ладьи и проводишь господ и дам по плантациям или где там они живут. И проследишь, чтобы в точности выполнили указ. Кто заартачится и начнет бузить, — сквозь сжатые пальцы просочилось ревущее пламя, — гонца ко мне. Я разберусь.

Толстосумы вздрогнули как щенки от выстрела и поспешили покинуть город под конвоем богатырей в коже и шкурах.

— Третья и четвертая ладьи! — гаркнул подчиненным, за время плавания выяснив, что отряд в сто топоров называется так же, как и корабль, на котором передвигается, — занять крепость и вскрыть арсенал. Пятая и шестая — на стены, и чтобы ни одна мышь, даже летучая, не проникла в Ангвар! Остальные — обыскать дома, перевернуть вверх дном каждую хибару и найти все, чем можно сражаться — от дубинки до боевой косы. Встретите голь и прочие отбросы — не нападайте первыми, пусть уходят. Но если нападут на вас — в расход.

Ушкуйники грохнули копьями в брусчатку, дружно ухнули и разошлись. Речные пираты как никто иные понимали важность слаженности и расторопности, ведь без этих качеств не то что в поход не отправишься, а от берега не отплывешь. Этим парням можно (и нужно) доверять без раздумий и колебаний: с одной стороны, это вышколенные боевые дружины, знающие толк в осадах и набегах. А с другой — религиозные фанатики, которые не посмеют нарушить волю шамана и под страхом мучительной смерти. И если северные колдуны приказали подчиняться пришлому иномирцу, то эйны скорее отрежут головы сами себе тупыми ржавыми ножами, чем навлекут гнев стихий на семьи и становища. Побольше бы таких рубак, но уж сколько дали. Увы, дворянские холопы и на пушечное мясо слабо годятся, но на войне все средства хороши, а я слишком далеко зашел, чтобы поворачивать в шаге от цели.

Крутанулся на пятках, смахнув пыль с мостовой, и собрался было проверить, как дела в крепости и есть ли там чем поживиться, как вдруг услышал за спиной вкрадчивый голос:

— Леня?

Обернулся — Бетани в окружении верных, кхм, друзей — веки опухшие, губки дрожат, и смотрит робко так, словно нищенка на паперти. И не скажешь, что это хамка, извращенка и белоручка.

— Да? — сердито бросил в ответ, сам того не желая — раздрай в Ангваре нарушил стройный и выверенный план похода на столицу, чем порядком взбеленил его составителя.

— Я… — девушка опустила голову. — Мне… нам некуда идти. Земли нет, холопов тоже. Был только банк, но его… — она всхлипнула, но взяла себя в руки и, глубоко вдохнув, продолжила, — разграбили в первую очередь. Отец пытался… но…

Да что за день сегодня такой? А, ну да — очередной день гражданской войны: самой лютой, кровавой и беспощадной из войн. Стоило подумать об этом, и меж ребер затеплилось полузабытое чувство из, казалось, другой вселенной, другого мира и другого меня — жалость. Не сострадание, не сочувствие, а именно жалость — как жалеют обиженного ребенка или побитую кошку. Да, жизнь Бет не назовешь праведной, но и зла распутница никому не делала. Просто при нашей первой встрече я еще не знал, что такое настоящая тьма и принимал за нее постыдные, но в целом безобидные проявления. Ну любит Бет с тремя сразу,