За Бессмертного замолвите слово - Акулина Окаянная

— Ко мне частенько всякая дрянь шастает. Кошечки первей меня их примечают. Тут я в этом деле не особо замечательный, — пошутил он. — Мне хватило бы и парочки, но плодятся они почто кролики. Да вы не стойте. В ногах правды нет. Садитесь за стол, а я сейчас съестного пособираю. Голодны?

— Я готов убивать за еду, — отозвался Калисса, усаживаясь.

— А ты один живешь? — поинтересовался Богдан.

— Один как перст, — подтвердил Остромир. — Но вы не боитесь я вниманием женским не обделён, — он принялся выставлять на стол горшки и тарелки со снедью, попутно поясняя: — Этот окорок от вдовы мясника, пирог от жены булочника. Только булочнику желательно об этом бы не прознать. Турецкая каша от жены заморского купчика, берёзовая каша…

— От жены лесника? — усмехнулся Калисса, отрезая кусок буженины.

— Не, не. Это уже я сам. Кстати, а ты кем будешь?

— Калисса я.

— А-а-а тот самый что золотой? Я о тебе наслышан.

— Взаимно!

— А что с твоей одеждой приключилось? Кто тебя так знатно подрал?

— Ох, и не говори! Такой красивый кафтан псу под хвост. Один из братьев оборотняг, что в Новом граде обитаются, постарался. Не знаком с ними? Они рыбой приторговывают.

— Нет, — помотал головой Остромир, искренне удивившись: — Оборотни в Новом граде?

В любое другое время Богдан бы поразился, с какой скоростью эти двое нашли общий язык. Ладно бы Остромир, с ним понятное дело, а вот Калисса славился своей нелюбовью к люду мирскому. Остромир с улыбкой повернулся к нему:

— Последний раз, когда мы виделись ты был с чудной девицей и обещал поведать, как живая-то в Навь попала. Девица-то как? Жива-здорова?

— Очень на это надеюсь… — тихо ответил Богдан.

Остромир задумался, слегка прищурив глаза, и внимательно посмотрел на Богдана:

— Отложим болтовню на потом, — решительно произнес он. — Что произошло? Ты же не спроста тут?

— Не спроста, — Богдан замялся, так ещё и не решив для себя втягивать ли в происходящее Остромира.

— Ну, говори! Не томи.

— Скажи, Остромир, ты всё также служишь сокольничим при князе Всеволоде? — начал с вопроса Богдан и сам не заметил, как поведал обо всём с самого начала.

О том, что одиннадцать лет назад откликнулся на шёпот призыва, разлетающегося по Нави, и заключил контракт с умирающим мальчишкой. О том, что десять лет прожил в семье князя Звенко из Звенигорода и прикипел всей душой к его дочери. Как, испугавшись, брата любимой волчьей шкурой покрыл, а затем сроки обратки все пропустил. Как Миру за собой в Навь утащил, что Златан уснул в Китеж-граде. О том, что любовь Миры чары развеяла. О том, что любимую в Новом граде укрыли, а замешаны в этом Сновид и княжич Владимир.

— Вот это поворот! — пораженно воскликнул Остромир. — Я бы тебе ни за что не поверил, если бы прошлым летом не приметил пропажу девиц из кремля.

Они с Калиссой заинтересовано прислушались.

— Вы не подумайте, братцы, я не хвастаю. Но женщины на меня падки.

— А чего один живешь? — вмешался Калисса уводя разговор в другую сторону.

— Понимаешь, сердце моё украла чертовка одна из Мёртвого города. Ничего с собой поделать не могу, никто не люб окромя неё.

— Тю, сам бы к чертям подался, что проще!

— Не, мне такое не по душе, — отмахнулся Остромир от предложения.

— Так чего там с девицами? — скрипнул зубами Богдан.

Кажись, дай волю этим двоим они до самого утра болтать будут.

— Ага, девицы. Так вот, — продолжил он. — Везут девиц ото всюду. Вроде как в невесты Владимиру, шоб присмотрелся да выбрал. Они какое-то время живут в кремле, на пирах присутствуют, по двору гуляют. А потом в один миг в никуда пропадают. Говорят, домой отправляют. До поры до времени я внимания не обращал. А потом свёл знакомство с Дажкой. Её из Пеньков привезли, из вновь присоединенных земель на севере. Её в наряды обрядили, а та, знай, плачет домой хочет. Несколько раз бежать пыталась. Тогда я понял, что они не по своей воле сюда прибывают. Только богатство им мозг туманит, они о воле и думать забывают. Дажка как-то у меня в сокольниках спряталась. Мы всю ночь с ней проговорили. И сказывала она, что плохо ей в кремле спится, будто к ней по ночам кто-то ходит, а на утро ничего вспомнить не может. Мол, как сон ночью видала, что с солнечными лучами не вспомнить о чём. Так я с ней ночи в сокольниках и проводил, шоб не боязно ей одной было. А ещё она мне рассказала, что у них в деревни подать берут, а ежели у семьи денег нет, то молодок и забирают. Девка добрая, хорошая. И так мне её жалко стало. Собрался с силами и пошёл к князю жениться просить, чтоб Дажка не так мучилась. Я ж женщину ни почто не обижу. По глазам её видел, что не равнодушна она ко мне. А мне говорят: домой отправили. Помню, удивился я сильно, что не попрощалась со мною даже. И не знаю, что в голову взбрело. Отпросился и отправился в Пеньки. А Дажка туда так и не воротилась. Спрашивал у дружинников, у служивых, а они, как заговоренные, знай одно твердят: домой уехала. Кто отвозил, в какой день — не помнют. Кто на воротах был — не знают, — окончил рассказ Остромир. — За прошедший месяц новых девиц не видал. К тому же я бы твою зазнобу признал. Уж больно хороша у меня память на лица.

— А ты ничего странного более не замечал?

— Тут такое дело, что приметить чего можно это ежели внимание обращать. А я чего? Ну, опечалился, чуть озадачился и думать забыл. В это время меня больше тревожило, что после того, как меня Повелительница Ночи из Нави выкинула, я долго туда попасть не мог, — вздохнул он. — И крест энтот в реку выкинул, и всем богам подношение сделал. Благо, что отпустило.

Посидели они чуть в тишине, помысли. Тут Остромир словно что-то припомнил.

— Сказывал мой дед, что до большого пожарища прислуживающий люд за стенами кремля дома строил. А после восстановления города всех их за стену вынесли. Большая стройка в те времена шла. Ходил слушок, что под кремлём ещё один кремль строен под землю, — поделился он. — И Дажка сказывала, что в её снах она куда-то вниз ходит, к какому-то рыжему. Непотребства он с ней не делает, но пугает до жути. Я вот что думаю, может