Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

– Как пройти этот лабиринт? – спрашивает она.

– Как и любой другой, – пожимает плечами полковник. – Головой и ногами.

Как катлинка, советы отца Клара должна принимать с должным почтением и смирением. Но то, что она чувствует, больше похоже на злость. На свой вопрос она получила прямой и исчерпывающий ответ, не придерешься, но она спрашивала о другом.

– У тебя есть карта? – говорит она.

– Карта? – Отец выглядит удивленным и в какой-то степени разочарованным. – Нет. Это у тебя есть карта. Она всегда у тебя была.

– О чем ты говоришь? Откуда у меня карта, я…

И тут она понимает. Ну конечно же! Как можно быть такой глупой? Разумеется, у нее есть и всегда была карта. С самого начала.

Клара достает наваху. Узор, вырезанный на рукояти и выгравированный на клинке, причудливый геометрический лабиринт без входа и выхода – вот ее карта. Клара проводит пальцами по рисунку. Она делала это столько раз, что узор навечно отпечатался у нее в памяти, этот лабиринт она может пройти с закрытыми глазами. Но сможет ли она пройти его, находясь внутри? Клара смотрит на нож, затем оглядывается по сторонам. Допустим, холм, на котором стоит шатер, – это рукоять, тогда, получается, сейчас она на середине клинка. Где-то здесь должна быть спираль, закрученная как раковина улитки. Как только она ее найдет, будет точно знать, где находится… Клара потягивается, разминая мышцы, готовится. Это же лабиринт, в конце концов, а по лабиринту полагается бежать.

– Ты уходишь? – спрашивает отец.

– Я должна идти. Я должна ее вернуть.

Отец улыбается.

– Ты выросла настоящей катлинкой. Прости, что не всегда мог быть рядом.

Клара встряхивает пыльной челкой.

– Но ты всегда был рядом. И всегда будешь.

Отец ничего не говорит, лишь опускает голову. То ли кивает в знак согласия, то ли просто отводит взгляд. Клара думает, что сейчас, наверное, она должна обнять его и что другой такой возможности у нее не будет. Но она делает шаг в сторону. Она понимает, что это тоже ловушка. Ее ловушка… А она должна идти, должна бежать, сейчас же, немедленно. Должна бежать туда, где бьется черное сердце лабиринта, бежать не оглядываясь, ибо не существует пути назад.

Не сказав ни слова, Клара срывается с места. Она бежит так быстро, что ей кажется, будто она сейчас взлетит – расправит руки-крылья и воспарит над виноградными стенами. Но все не так просто, даже здесь есть свои законы, и земля держит ее крепко, не отпускает.

Бум-бам, бум-бам… – слышится за стеной. Ну вот и Чудовище, она догнала его. Клара еще не видит его, но ей этого и не нужно, чтобы понять, что они движутся к одной цели. И что же это? Гонка наперегонки или другая игра?

– Эй! – кричит Клара. – Эй! Я все еще здесь! И что ты на это скажешь?

Она не ждет ответа. Ее крик лишь глупая бравада, чтобы заглушить страх. Так маленькая трусливая собачонка лает на…

И вот тут до нее доходит. Последний кусочек головоломки встает на свое место. Конечно же! Как можно быть такой невнимательной? Чудовище за стеной – это никакое не Чудовище, это же… слон! Клара хохочет в голос. Наконец-то он появился! Слон! Он здесь, и это значит, что Представление начинается.

Зеленая стена трещит и падает, на землю летят переломанные сучья и пожухлые листья. Слон ломится напрямик, стены лабиринта не способны его удержать, он крушит все, что оказывается у него на пути. Клара едва успевает отпрыгнуть в сторону, и перед ней вырастает живая гора.

Ей уже доводилось видеть слона в зоопарке, и, скорее всего, сейчас перед ней стоит тот же самый слон по имени Соломон. Клара узнаёт его по отпиленным бивням. Но… Святая Августа! Какой же он огромный! Клара видела Левиафана, видела великана Бальяско, видела чудище по имени Южный Почтовый – размерами ее не впечатлить. Но этот слон большой по-настоящему, настолько, что кажется реальнее всего вокруг. Как будто все остальное: лабиринт, виноградники, шатер на холме и даже сама Клара – это лишь декорации, грубо нарисованные на холстине.

Так они и стоят друг напротив друга: хрупкая девушка в полосатой тельняшке и огромный зверь, и это тот самый момент, когда даже здесь останавливается время.

Клара смотрит на слона против солнца, щурится. От яркого света из глаз текут слезы. И тогда она поднимает руку, широко расставив длинные пальцы. В ответ слон тянет к ней хобот, и Клара чувствует прикосновение – сухое, мягкое и шершавое. Ничего больше, но это чувство настолько реально, что ее пробирает дрожь от макушки до самых пяток.

– Эй! Ты еще здесь?! – слышит она знакомый женский голос. Впору удивиться, но Клара ничуть не удивлена.

Приставив к глазам сложенные домиком ладони, она смотрит вверх и в конце концов различает на загривке у слона человеческий силуэт.

– Мадам Буше? Ирма?

Слон поднимает хобот и трубит.

…Громыхнул выстрел, точно грянул гром небесный, и Киршоу зажмурился. «Ну вот и всё, – мелькнула мысль, а следом за ней еще одна: – Как глупо и просто». Но затем пришла другая мысль, и еще, и еще, а ничего не изменилось. Умирать – это ведь больно? И пуля в голову или в сердце – это ведь тоже больно? Однако боли политик не чувствовал. Он чувствовал, как по брюкам снова расползается мокрое пятно, и струйку, текущую по ноге. Этот факт плохо сочетался с представлениями Киршоу о смерти.

Киршоу мысленно сосчитал до десяти и открыл глаза. Он все еще был в клинике, а вовсе не на пороге небесных врат. И первое, что увидел политик, было тело Пьера Бреши. Лидер «Партии Объединения» упал лицом вниз на кровать со спящей девочкой. На его затылке темнело кровавое пятно с белыми вкраплениями. С первого взгляда было ясно, кто здесь мертв на самом деле.

Киршоу поспешно отвел взгляд. Только тогда он заметил Кравицкого – старикашка-профессор стоял в пяти шагах, держа в дрожащих руках пистолет. Лицо его перекосило от злобы, плечи тряслись. Киршоу никогда не видел доктора в таком состоянии, и зрелище было отталкивающим и жутким. Несколько долгих секунд политик даже рта не мог раскрыть, настолько его поразила увиденная картина. Когда же он наконец заговорил, то голос прозвучал высоко и пискляво:

– Вы… вы убили его!

Киршоу снова взглянул на Бреши, но так и не понял, что же он чувствует: страх или облегчение. Если бы не вмешательство Кравицкого, сейчас бы на кровати лежало