Судьба Одина - Скотт Оден

Скраг встретила гипнотический взгляд слуги и застыла, как будто железные корни пригвоздили его к месту. И прежде, чем эта жалкая девчонка успела открыть рот, чтобы закричать, слуга Идуны протянул посиневшую, как у трупа, руку и размозжил ей череп.

КОГДА ИХ смех затих, Снага встал. Скраг нахмурился:

— Вы это слышали?

Нэф слизнул жир с пальцев и покачал головой.

— Наверное твоя подруга где-то там, развлекается.

— Кётт не из тех, кто развлекается. — Снага подошел к краю руин, его долговязое тело было видно на фоне костра. — Кроме того, она уже должна была вернуться.

Хрунгнир встал и потянулся, поправляя на поясе медальоны из слоновой кости и бронзы, прикрепленные к коже. Его меч звякнул в ножнах.

— Мне нужно отлить, — пробормотал он. — Я посмотрю, пока буду там.

ХРУНГНИР. СУЩЕСТВО знало этого скрелинга. Знало его хорошо, по прошлой жизни. А тощий, с пальцами во рту, — это был старый Нэф. Существо знало их, но знакомство не имело значения. Теперь они были его добычей. Его дичью. И они умрут, как и остальные, как безжизненная скраг, которую он держал в руке.

Высокий, долговязый, окруженный ненавистным огнем, сложил ладони рупором и закричал в ночь:

— Эй, там! Кётт!

— Заткни дыру у себя под носом! — сказал Хрунгнир. — Яйца Имира! Ты что, пытаешься призвать на наши головы каждого сварливого ётуна, затаившего злобу?

— Как будто огонь не даст им о нас знать? — огрызнулся долговязый, свирепый не по годам и не по положению.

Слуга Идуны решил, что сейчас самое подходящее время нанести удар, пока они топтались в нерешительности. Почти без усилий он швырнул мертвую скраг в их середину…

ЧТО-ТО МАЛЕНЬКОЕ и тяжелое вылетело из темноты и ударило Снагу прямо в грудь. Кость треснула о кость, и высокий скраг отлетел назад. От удара он, пошатываясь, полетел сквозь огонь. Свиной жир зашипел; его окутал покров из тлеющих углей, когда он попытался удержаться на ногах, но столкнулся с Нэфом, и они оба упали, переплетя конечности.

Но смех замер в глотках других скрелингов, когда они увидели, что ударило скрага. Это было тело. Тело маленькой скраг, охотницы, Кётт. Ее голова представляла собой бесформенную массу, черепные пластины были разбиты, как яичная скорлупа. Ее дряблое лицо смотрело на них через плечо, шейные кости раздроблены, глаза холодные и мертвые.

Руины окутал запах, от которого слезились глаза, — запах разложения. Это был могильный смрад. Нэф отпихнул Снагу в сторону и потянулся за своим топором. Он знал этот запах, знал, что он означает.

— Драуг — взревел он. — Бегите, ублюдки!

СЛУГА СТОЯЛ на единственной тропинке, ведущей от разрушенной башни. Они ринулись навстречу, сверкая сталью, размахивая мечами и топорами, копьями и ножами, пытаясь обойти его — или пройти сквозь него. Его плоть, однако, была тверда, как окаменевшая кость; кровь не текла по его иссохшим венам, и никакие органы не торчали из ребер. Он был создан из трупного праха и ненависти. И их сталь ничего не значила для него.

Меч Хрунгнира врезался ему в бок. Это было все равно, что ударить по дубу. Лезвие треснуло и отскочило; из-под полей широкополой шляпы на скрелинга уставились сверкающие глаза. В чертах лица Хрунгнира промелькнуло узнавание. На долю секунды скрелинг запнулся.

— Т-ты!

В то же мгновение кулак слуги размозжил грудную клетку Хрунгнира, и осколки кости пронзили сердце. Хрунгнир, сын Балегира, был мертв еще до того, как его тело коснулось земли. Слуга Идуны, ее драуг, оторвал руки у одной из своих жертв, когда та попыталась обойти его, а затем отрубил голову другой. Тот, чье лицо драуг смутно помнил, пришел за ним с длинным прямым мечом. Слуга поймал лезвие, сломал его и вонзил обломок в верхнюю часть черепа скрелинга. Нэф бросился на него с топором. Лезвие вонзилось в плоть драуга, застряв в его бедре. Прежде чем Нэф успел опомниться, прежде чем он успел метнуться вокруг него и укрыться в лесу, чудовище титаническим ударом раздробило ему позвоночник, вырвало топор из тела и опустило его на место соединения шеи и плеча Нэфа.

Удар разрубил Нэфа пополам, превратив в месиво из крови и внутренностей.

Слуга Идуны выпрямился. Его жертва все еще была там, по ту сторону костра, стоя на коленях рядом с мертвой девушкой-скраг. Долговязый, тот, кого его хозяйка назвала Траром Младшим, сыном Траинна, свирепо уставился на него.

— Я отомщу, хель-блар. — «Синий как мертвец», так скраг назвал его. — Я отомщу за нас обоих!

Драуг кивнул. И когда Трар Младший прижал мертвую скраг к себе, синие руки трупа потянулись к нему…

ШАГ ЗА тяжелым шагом Ангрбода — мать чудовищ — выходила из тени. Как и Ярнфьялль, его хозяйка была древней и разрушенной, дух Древнего Мира, который продолжал жить, несмотря на все усилия богов и великанов. Вздохнув, она уселась на похожую на трон груду щебня в дюжине ярдов от огромных железных ворот своей крепости. Во мраке позади нее щебетала и суетилась стайка старух.

— Вставай, герольд, — сказала она, склонив голову набок. — Сейчас я не более королева, чем когда мы виделись в последний раз. Ангрбода — это просто имя. И это имя принадлежит старой карге, которая отжила свой век. Давай, давай! Вставай!

— Прости за вторжение, Мать, — сказал Гиф, поднимаясь на ноги. — Мы пришли за новостями.

Она отмахнулась от его извинений.

— Мы? Значит, ты привел гостей? — Ноздри Ангрбоды раздулись. Она втянула носом воздух. — О, от одного из них веет высшим миром, смертью, инеем и пеплом. А другой… дитя неволи? Я чувствую вонь горького рабства и предательства. Кто ты, скрелинг? — Она перевела невидящий взгляд на Гримнира. — Ты тот, кто может рассказать мне новости из верхнего мира?

При этих словах Гримнир наклонился вперед и сплюнул в пыль у своих ног.

— Фо! Думаю, да. Меня зовут Гримнир, сын Балегира.

— Балегир, да? Скажи мне… твой отец все еще трахает все, что движется?

— Ха! Он засеял больше полей, чем легион белокожих фермеров, — ответил Гримнир, презрительно скривив губы. — И не все они плодовиты.

Ангрбода издал низкий, булькающий звук:

— Что же тогда с Мидгардом? Правда ли, что они забыли Старые Пути?

— Да, это правда, — ответил он. — Теперь там правит Пригвожденный Бог. Незваный гость с Востока, чьи последователи проповедуют мир, а практикуют войну. Он сделал так, что для нашего вида там больше небезопасно.

Ётун цыкнула.

— Позор. —