Судьба Одина - Скотт Оден

— Мы справились, — эхом отозвался Скэфлок. — Мы справились. — В его позвоночник вернулась некоторая доля неуместного высокомерия. Он потер подбородок одной рукой, словно приглаживая бороду, которой у него не было. — Да. Но не благодаря тебе, скраг.

— Хватит хныкать, — невозмутимо ответил Снага. — Вы все живы, так? Но вот вопрос: как думаете, семеро из нас справятся с Гримниром и его товарищами?

Нэф усмехнулся.

— Так же просто, как если бы нас было восемь, хотя нам следовало бы взять девять, просто чтобы соответствовать старому Иггдрасилю. Если твоя соплячка сможет их найти, мы устроим для них небольшую ловушку, в которую они могут попасться. Тогда… — Нэф изобразил, как проводит ножом по своему горлу. — Но мы меняем условия сделки, скраг. Либо сына старого Кьялланди, либо эту змею, дочь Скэфлока, мы возьмем живыми в качестве платы для Костяного парома.

— Ага, — быстро согласился Хрунгнир, и его глаза заблестели от такой перспективы. — Я не собираюсь возвращаться в эти проклятые пещеры!

— Тогда возьмем дорогую Скади, — сказал Скэфлок, и зловещий блеск вновь зажегся в его глазах. — Согласен?

Снага кивнул:

— При условии, что никто из вас не попытается украсть мою добычу. Гримнир мой!

— Если ты сможешь с ним справиться, — ответил Нэф, — он твой. Давайте разведем огонь и перекусим чем-нибудь теплым. Холод того проклятого места до сих пор пробирает меня до костей. — Он вздрогнул и сплюнул. — Ба! Как будто у этой пещеры есть глаза!

СЛУГА ИДУНЫ услышал топот обутых в сапоги ног, когда его добыча удалялась от входа в пещеру. Он ничего не почувствовал, ступая по темной тропе Андирэд. Ужас не мог ни за что зацепиться, и никакой Страх им не заинтересовался. Обитателям Гиннунгагапа ничего от него не было нужно, поскольку он не обладал ни жизнью, ни кровью, которых они так жаждали. Слуга Идуны был тенью и молча следовал за своей добычей, словно призрак, закутанный в серую ткань.

Но он не набросился на своих жертв, как только их ноги коснулись земли Ётунхейма, как кошка на несчастных мышей. Нет. Сила, которая оживляла его посиневшие, как у трупа, конечности, питала его мышцы и сухожилия, которая покрывала его разлагающийся скелет и придавала ему цель, — та мрачная и холодная нежизнь, которой веяло от скованных льдом вершин Нидафьолла, — эта сила процветала на отчаянии. Оно знало, что нужно выждать время. Пусть ужас перед Андирэдом ослабит свою власть над их умами. Пусть они расслабятся. Пусть едят, пьют и шутят. Пусть они очистят свои черные сердца, эти скрелинги, и ухватятся за соломинку надежды. Это сделало бы грядущее более вкусным и сочным; а пока что все начнется с самого маленького из них…

ВСКОРЕ СРЕДИ камней развалин затрещал костер из старых сучьев и сломанных веток. Они сели полукругом, прислонившись спинами к последней уцелевшей стене — части древней башни, восемнадцатифутовой глыбе почерневшего от времени камня. Если бы за ними пришел враг, ему пришлось бы пройти по тропе. Запах жарящейся свинины плыл вместе с дымом. Ночь над головой сгустилась, и сквозь разрывы в облаках замигали звезды. Снага уставился на них.

— Я не видел такого света с тех пор, как сам был молокососом.

— Ты все еще молокосос, — проворчал Хрунгнир. Снага искоса взглянул на него.

— Ты родился в Мидгарде, верно?

Хрунгнир ударил себя в грудь:

— В горах Кьолен!

Снага усмехнулся:

— Я родился в Нидавеллире. Примерно через двадцать лет после твоего отца, Балегира. Он и мой отец были братьями. И это делает меня, что? На тысячу лет старше тебя!

— Ты лжешь!

Хрунгнир посмотрел на Нэфа, который был старшим из его братьев, ожидая подтверждения. Но Нэф кивнул скрагу.

— Он не ошибается, ты, крыса. Старый Снага, вот этот, был в зале Манаварга в ту первую ночь блота Отца Локи. Он скраг, а не каунар только потому, что его собственный отец предал его.

— Этот червяк задушил меня, — пробормотал Снага. — Сказал, что я обесчестил его, поддавшись на ложь Спутанного Бога.

Хрунгнир хмыкнул. «Что ж, мы могли бы навестить твоего старого папашу в Нидавеллире. Хоть как-то отплатить, а? Ведь мы одна семья и все такое». — Нэф приподнял бровь и пробормотал что-то в знак согласия, обгладывая свиное ребрышко.

И впервые за тысячу смертей Снага по-настоящему улыбнулся:

— Это далековато, но я знаю дорогу. И если уж мы все равно отправляемся на Костяной паром…

Расчетливый взгляд Скэфлока, оторвавшись от молчаливого наблюдения, устремился в самое сердце костра.

— Твой отец, он ведь кузнец по золоту, так? Это означает неплохую добычу.

— Мы могли бы вернуться в Настронд и жить как короли, парни, — сказал Хрунгнир. — Даже ты, скраг. — Их смех эхом разнесся среди руин.

НОЗДРИ СЛУГИ раздувались, когда он вдыхал мириады ночных запахов — запахов, о которых он почти забыл: сырого камня и мха, грязи на берегах реки Гьёлль, гниющих листьев под раскидистыми ветвями Хрехольта. На вкус это были миазмы пота и мочи, чеснока и мяса, раскаленного железа и горящей сосновой смолы.

Но сквозь ночную вонь, почти скрытую одеждой, кольчугой и жилистой плотью, слуга учуял самую сладкую добычу из всех… металлический аромат горячей, пенящейся крови. Он струился прямо под кожей жертвы, плыл через мускулистое сердце, и придавал запах губчатым мешочкам внутренних органов — печени и легким. Он пульсировал в переплетениях артерий и вен и доходил до мельчайших капилляров: аромат черного вина Мидгарда. Крови скрелингов.

И он приближался.

Маленькая охотница показалась в поле зрения. Она вышла из Хрехольта и направилась к тропинке, ведущей на вершину холма, туда, где бледно-оранжевый отблеск их костра освещал руины. Она прошла мимо входа в пещеру, и — безмолвный, как смерть, — слуга Идуны последовал за ней.

Челюсти существа раскрылись, сухожилия заскрипели в гробовой тишине ночи; его сухой, как соль, язык высунулся между клыками из почерневшей слоновой кости, лаская пустой воздух, который пах предвкушением, едким и острым. Его вкус был похож на аромат крови, пульсирующей прямо под кожей маленькой скраг. И… на что-то еще. Его вкус был похож на ненависть. Тварь зарычала. Она знала ненависть. Она знала ее форму и текстуру. Она знала, какие формы принимает ненависть. Ненависть напомнила ей о потерянной жизни. Тварь бесшумно пошла за Кётт.

Маленькая скраг сделала еще дюжину шагов, прежде чем поняла, что что-то не так. Она остановилась. С хмурым выражением на наполовину скрытом лице крошечная охотница запрокинула голову и понюхала ночной воздух, поморщившись от внезапного зловония, которое