Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

Казанове доползти до той козы!.. Впрочем, он умирал не столько от жажды и головной боли, сколько от стыда. Вчера вечером он потерял (или пропил?) свой наградной золотой кортик. Тот самый, адмиральский, с надписью «За храбрость».

Последний бой «Дерзкого»

раннего утра на «Дерзкий» грузили тяжеленные ящики; ими заняли всё свободное место в кладовых, кают-компании и даже уложили вдоль коридоров. Офицеры по-тихому вскрыли один из них – оказалось, там трофейные французские винтовки системы Лебеля и патроны к ним.

– Мы что, собираемся брать кого-то на абордаж? – спросил Казанцев у артиллерийского офицера лейтенанта Федосеева. Но тот лишь пожал плечами:

– Понятия не имею. Командир приказал мне принимать на борт груз, а больше я ничего не знаю.

Затем начали загружать продовольствие – судя по его количеству, поход обещал быть неблизким. Кстати, снабжением русских кораблей в Бресте занимался местный шиншандлер – некий Пьер Диволи. Он поставлял на эскадру провиант, табак, горячительные напитки и девиц, тоже оч-чень горячительных. Это был довольно скользкий тип, весьма состоятельный, но при этом всегда плохо выбритый и неряшливо одетый. Наши офицеры переиначили имя и фамилию француза в Пердивали, но тем не менее его услугами пользовались. Не пренебрегал товарами шипшандлера-сутенёра и капитан 1-го ранга Молас.

– А наш командир, оказывается, большой шалун! – усмехнулся Федосеев, когда в каюту Моласа проследовали две доставленные Пьером красотки, и через некоторое время из-за двери стали раздаваться дуэтом сладострастные стоны… Но русские моряки не подозревали, что внешне туповатого Диволи следовало бы именовать Дьяволи – на самом деле он был дьявольски хитёр. Француз и его подручные девицы всегда знали о готовящихся выходах кораблей в море и бесперебойно снабжали этой информацией английского резидента. Для передачи сообщений через Ла-Манш использовалась голубиная почта. Так что о предстоящем походе «Дерзкого» с необычным грузом неприятель тоже был заранее оповещён.

А задание, порученное капитану 1-го ранга Моласу, было ответственным и рискованным. «Дерзкому» надлежало следовать в Ирландию и там в одной из укромных бухт тайно выгрузить оружие, предназначавшееся для местных повстанцев.

#Ирландцы, в большинстве своём закоренелые сепаратисты, мечтали о независимости от Англии и теперь, когда империя зашаталась, вступили на путь вооружённой борьбы. Грех было им в этом благом деле не помочь.

Кстати, для Моласа предстоящий поход должен был стать последним в должности командира корабля. По вполне достоверной информации, приказ о назначении Эммануила Сальвадоровича командующим 21-м дивизионом эсминцев уже был подписан Колчаком, его официальное оглашение ожидалось в ближайшие дни. Новым командиром «Дерзкого» вроде бы назначили капитана 2-го ранга Салова – говорят, он уже выехал из Севастополя в Брест.

* * *

Эсминец отвалил от стенки полшестого вечера – так, чтобы пройти минные поля засветло, а район передовых дозоров британских подлодок – в темноте. Погода не радовала – пятибалльный ветер продувал насквозь и обещал изрядную болтанку. К тому же на календаре было 13 ноября 1916 года. Моряки, как известно, люди суеверные, и выход в море 13-го числа им категорически не нравился. Но делать нечего: с приказом командующего флотом не поспоришь.

В рундуке каюты, которую Казанцев по-прежнему делил с Мыкой Капарышко, неожиданно обнаружились шесть бельгийских револьверов системы Франкотта в заводской смазке. На вопрос: «откуда?» пройдоха-ревизор промычал что-то невнятное и попросил никому о припрятанном арсенале не рассказывать. Впрочем, и так всё было ясно: ушлый Мыка умыкнул часть содержимого ящиков, предназначавшихся ирландским повстанцам. Наверное, если недостача стволов вдруг вскроется, он опять будет утверждать о невероятной прожорливости корабельных крыс…

Кстати, о крысах. Уже в море выяснилось, что в экипаже эсминца есть «нетчик» – матрос, не вернувшийся из увольнения. И им стал вестовой Казанцева Крыс. Когда об этом неприятном факте доложили командиру, тот лишь фыркнул:

– Каков офицер, таков и денщик!

Но у Казанцева весть о дезертире породила мрачные предчувствия: «Крысы бегут с корабля – ох, не к добру!» С некоторых пор мичман стал воспринимать морские суеверия не просто как забавную традицию, а как нечто большее…

На выходе из Брестского залива ветер и волнение усилились; командир, несмотря на мелкий дождь и брызги, не сходил с мостика. Он нервничал: фарватер меж оборонительных минных заграждений был узким, а прижимной ветер постоянно норовил снести корабль в опасную зону. Лишь когда миновали последнюю веху, Молас облегчённо вздохнул и спустился к себе в каюту переодеться в сухое. Видимость в сгустившихся сумерках не превышала двух-трёх кабельтовых. Тем не менее, остерегаясь вражеских субмарин, «Дерзкий» шёл противолодочным зигзагом с довольно высокой скоростью – 19 узлов. Лишь когда окончательно стемнело, эсминец сбавил ход и лёг на курс норд-норд-вест.

Казанцеву в наказание за его провинности досталась самая противная «собачья» вахта – с полуночи до четырёх утра. К тому времени на море разыгрался настоящий шторм, и каждый водяной вал, когда в него врезался форштевень эсминца, обдавал находившихся на мостике моряков фонтаном ледяных брызг. Надо заметить, что на российских эскадренных миноносцах, даже самых новых, какая-либо защита от ветра и воды отсутствовала. Наши адмиралы, в отличие, скажем, от английских, искренне полагали, что не только рубка, но и простое брезентовое ограждение, за которое мог спрятаться вахтенный и рулевой, вредны. «Военный моряк – это не пассажир в каюте люкс, – говорили они. – На открытом мостике под свежим ветром вахта будет чувствовать себя гораздо бодрее, чем укрытая за стеклянными окнами и стенками рубки». В ещё более резких выражениях эту же мысль выразил адмирал Колчак, когда увидел на одном из угольных миноносцев третьего дивизиона маленькое съёмное укрытие из парусины, сооружённое на ходовом мостике силами экипажа. Командиру миноносца был устроен показательный разнос, и парусиновую рубку-палатку немедленно демонтировали. Обо всём этом невольно вспоминалось Казанцеву, когда к концу «собаки» он, насквозь мокрый и промёрзший, мечтал о горячем чае и сухой постели. «Вот оно, счастье!» – подумал он, когда, сдав вахту Пыхе (то есть мичману Пыхтееву), сбросил с себя мокрое платье и нырнул под одеяло. Вова-Казанова и представить не мог, что в следующий раз провести ночь на собственной койке с чистым постельным бельём ему доведётся очень не скоро…

К утру шторм поутих. Видимость улучшилась, небо стало светло-серым. Капитан 1-го ранга Молас поднялся на мо-

стик, осмотрел горизонт и вполголоса выругался. Было отчего: «Дерзкий» находился в самой опасной точке маршрута – в сорока милях к западу от островов Силли. Именно здесь наибольшая вероятность встретить вражеский дозор. Очень обидно, что шторм с дождевыми зарядами разразился ночью, а не сейчас.

Увы, обуревавшие командира нехорошие предчувствия сбылись: около девяти утра в небе появился аэроплан. Гидросамолёт сделал над «Дерзким» большой круг и улетел в восточном