Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

Лорд Фишер, «отец «Дредноута» и создатель современного флота «Владычицы морей», недавно изрёк: «На войне первый принцип – не соблюдать приказов. Выполнять приказы сможет любой дурак!». Казанцев решил воспользоваться советом старика Джекки. В буквальном смысле – наплевав на приказ своего непосредственного командира.

Конечно, офицеру Российского Императорского флота, да ещё обладателю золотого оружия и кавалеру ордена Святого Владимира с мечами, не подобает удирать в самоволку, словно прыщавому кадету. Но он понимал, что если сейчас упустит шанс встретиться с Лизой, то, возможно, будет упрекать себя всю оставшуюся жизнь. Поэтому он оставил записку с какими-то нелепыми объяснениями и отправился на железнодорожный вокзал. А в оправдание сказал сам себе: «Ну, в самоволку бегал даже Павел Первый, когда учился в Морском корпусе. Кадеты старшего класса показывали нам окно, через которое будущий император выпрыгивал на 12-ю линию Васьки (Васильевского острова). Эта конфиденциальная информация передаётся от выпуска к выпуску на протяжении более чем ста лет…»

* * *

К сожалению, российские льготы, позволявшие морским офицерам ездить по железной дороге вторым классом с билетами третьего, здесь не действовали. Пришлось за место в купе на поезде Брест – Париж отдать полную стоимость. Радовало лишь то, что после капитуляции курс франка по отношению у рублю резко упал, и цены здесь не казались слишком высокими.

…За окном мелькали аккуратные домики, ухоженные палисадники, чисто убранные поля, пастбища со стадами пёстрых коров, живописные долины и перелески. Эта идиллическая картина подсознательно вызывала ревность и обиду: почему крестьянская жизнь в России и Франции настолько различна? Казанцев гнал от себя крамольные мысли, но они никак не хотели его отпускать. Пришлось прибегнуть к испытанному средству – пойти в вагон-ресторан и заказать коньячку…

Поезд прибыл на вокзал Монпарнас рано утром. Бросилось в глаза, что извозчиков на привокзальной площади мало – преобладают моторы. По-французски Казанцев говорил отвратительно, и объяснить шофёру, куда ему нужно, оказалось не так-то просто. Наконец, они поняли друг друга, мичман взобрался на заднее сиденье, и такси, рыча двигателем и оставляя за собой клубы белого дыма, помчало его в направлении улицы Комартен.

Пожелтевшие кроны деревьев и опавшие листья на знаменитых парижских бульварах свидетельствовали о приближающемся ноябре. Но было ещё тепло, гораздо теплее, чем в Бресте. Запах бензина оставался за кормой, а набегающий ветер нёс ароматы кофе и жареных каштанов.

Вообще, в Париже ничто не напоминало о войне. Город жил беззаботной мирной жизнью, будто не было многочисленных жертв, тяжёлого поражения, глубокого экономического кризиса. Парижане выглядели такими же весёлыми и беспечными, каким и подобает быть парижанам. Лишь пару раз Казанцев ловил на себе угрюмые взгляды мужчин среднего возраста. Но по их выправке несложно догадаться, что они ещё недавно были военными, и потому их угрюмость легко объяснима.

Честно говоря, русскому офицеру всё это казалось по меньшей мере странным. Неужели проигранная война, позор капитуляции, потеря колоний не нанесли нации глубоких душевных ран? Неужели столь чудовищная плата за мир французам кажется приемлемой? Понять и принять всё это Казанцев не мог. Он привык к другой шкале национальных ценностей. В которой военные победы и завоевание чужих земель во сто крат ценнее человеческих жизней. И уж тем более важней благоустройства собственных территорий.

* * *

Оказалось, портье в отеле прекрасно говорит по-русски:

– Мадемуазель изволили уехать осматривать Лувр.

«Что ж, придётся несколько часов погулять одному», – подумал Вова-Казанова. Перед тем как выйти на улицу он на мгновенье задержался у большого зеркала в фойе и удовлетворённо хмыкнул. Белый парадный китель, золотой кортик, знак ордена Святого Владимира на груди… Неотразим!

Париж… Слов нет, красивый город. После того, как полвека назад здешний градоначальник барон Осман (нет, не турок – так по-французски читается его немецкая фамилия Haussmann) жестоко перекроил исторический центр столицы, проложив новые улицы и бульвары, Париж приобрёл свой неповторимый шарм. «Симфония в серых тонах»… Даже уродливое детище инженера Эйфеля, нелепая железная башня, ныне, кажется, вписалась в облик города – во всяком случае, факт её существования уже не вызывал былого негодования парижан. Привыкли, наверное.

Впрочем, где вы, парижане? На улицах – смешенье рас и языков: негры, арабы, туареги, полинезийцы и прочие вьетконговцы из джунглей Аннама. Война для Франции закончилась, но демобилизованные из армии посланцы африканских и азиатских колоний не спешили возвращаться на свою историческую родину. Как оказалось, завезти туземцев в Европу в качестве пушечного мяса гораздо проще, чем потом их отсюда выдворить… «Вавилон!» – это сравнение прочно засело в мозгу Казанцева. А ещё его неожиданно посетила провидческая мысль: а не станут ли победителями в этой войне представители цветных рас? Пока белые нации, называющие себя просвещёнными, с энтузиазмом истребляют друг друга, Европу постепенно заполняют варвары. Кажется, в древнем Риме такое уже было. И привело к плачевным для империи последствиям.

В цветочной лавке Казанцев купил сногсшибательный букет роз утончённого цвета «cuisse de nymphe efrayée», то есть цвета «бедра испуганной нимфы». Ещё полчаса томительного ожидания, – и вот она, награда за все его прегрешения! Из затормозившего у отеля таксомотора вышла Лиза, облачённая в шикарное тёмно-синее платье вычурного фасона – писк парижской моды. Казанцев встретил её у подъезда и галантно присел на одно колено:

– Сударыня, не соблаговолите ли вы принять этот скромный букет из рук столь же скромного мичмана?

Барышня засияла от восторга:

– Какие чудесные розы! Неужели это сорт cuisse de nymphe efrayée?

– Так точно, мадемуазель! Нежнейший цвет и аромат «ляжки испуганной Машки»!

– Фу, мичман! – рассмеялась прелестница. – Вам, воякам, всё надо опошлить!

В фойе отеля она обронила, что устала, но Казанцев отчеканил командным голосом:

– Елизавета Михайловна, у вас есть ровно час, чтобы отдохнуть и оправиться. Жду вас на ступеньках в пять тридцать. Сегодня начальником вечерней вахты буду я!

Тон мичмана не допускал возражений, и Лизе пришлось подчиниться.

Ах, какая это была вахта! Если скороговоркой и от общего к частному, то можно сказать так: Париж – «Мулен Руж» – ресторан – отель – постель. Последний пункт в этом перечне был непередаваемо прекрасен.

* * *

Утром Вова-Казанова проснулся с твёрдым убеждением, что Лизонька Митирёва – не просто очередное имя в его донжуанском списке. Она – нечто совершенно особенное, невероятное, небываемое. Но, как говаривал царь Пётр Алексеевич, «небываемое – бывает». И оно, небываемое, случилось с ним, мичманом флота Российского, в славном городе Париже. За что в скором будущем ему предстоит расплачиваться, и не обедней, а, вполне вероятно, карьерой.

На мичмана-любовника вдруг – в первый раз в жизни – снизошло вдохновение, и он сочинил четверостишье. Очень недурно сочинил, не хуже Надсона, как ему