Сказания о мононоке - Анастасия Гор

ибо бывают столь аккуратные черты лишь у мужчин мягкосердечных, не у воинов и уж тем более не у даймё. И всё-таки Шин Такэда был и тем и другим сразу – князь провинции Кай по крови и слову сёгуна, привёзший из-за океана целый корабль, гружённый золотом. Кёко видела это по его глазам, по бельмам вместо них, по платине в зрачке, пеплу и туману даже в радужке – один в один как её левый глаз. Даймё смотрел в пустоту, но будто бы на Кёко, и она с уважением поклонилась ему ещё раз, не удержавшись.

И всё же какими бы разными с Рео они ни ощущались, внешность у них действительно была одна – пугающее сходство!

«Потому что они близнецы», – дошло наконец до Кёко.

Только волосы немного, да отличаются, как если бы Рео пытался, но не смог до конца вывести их цвет до такой же белизны, как у Шина.

«Должно быть, порошки и травы дали такой эффект», – догадалась она, оглянувшись бегло по углам, заметив склянки, ступки, колбы там, где копились тени, скрывая их.

Господин Шин подался немного вперёд с постели, и в придачу к его приятной наружности, очень близкой к понятию «красота», Кёко заметила бледность, слишком тёмные круги под глазами и слишком красные губы на фоне того и другого. Даймё выглядел неважно, словно и впрямь болел. Неужели это с ним действительно делают многочисленные принимаемые лекарства? Может, ему дают слишком много мака?

– Вы хорошо знаете своего каро? – продолжила Кёко.

– Да, он племянник моего покойного отца. Его клан служил сначала ему, теперь – мне.

– А что насчёт управителя замком?

– Коичи? Не слишком. Мой брат познакомился с ним, когда ездил в столицу по делам. Коичи брат госпожи Акане, они оба из кугэ[59], младшие дети. Коичи не захотел оставаться в сёгунате и изъявил желание работать при моём дворе, когда его сестра обосновалась здесь. Сначала он был одним из бугё[60], но не так давно, когда прошлый дзёдай почил, занял его место.

Кёко незаметно передёрнулась. «Брат…» Выходит, там, с госпожой Акане, всё-таки был каро, а не управитель Коичи? Или, быть может, вообще другой мужчина. Но кто тогда? Кто-то из старейшин? Казначеев? Вряд ли. Ей пришлось тряхнуть головой, чтобы пока не думать об этом. Хорошо, что даймё этого не видел.

– Простите мне мою дерзость, но… Не могли бы вы также рассказать, какие отношения связывают вас с самой госпожой Акане?

– Хм, госпожа Акане… – В отличие от прошлых вопросов, на которые даймё отвечал с очевидным равнодушием, это прозвучало не иначе, как с тоской, и сопровождалось ещё одним глотком чая. – Образованная, послушная, из древнего достойного рода… Хорошая получится жена. Однако о том, какие у нас с ней отношения, вам лучше спросить её. В личном плане я не могу отозваться о ней ни хорошо ни плохо. А вот у неё, уверен, найдётся, что сказать обо мне.

Кёко мысленно отметила про себя тактичность даймё, которая восхищала её как женщину, но раздражала как оммёдзи. Она забыла взять с собой дощечку, поэтому загибала пальцы на обеих руках – на правой считала собственные вопросы, а на левой – моменты и слова, которые казались ей важными. Так в конце концов она загнула и там и там по четыре пальца. Остался ещё один.

– А что ещё рассказать о своих людях можете? Случались ранее в замке происшествия? Может быть, что-то, что вам самому на ум приходит, когда о мононоке заходит речь. Порой это, знаете, неочевидные вещи. Грубые слова, плохое обращение, предательства… Всё, что могло спровоцировать затаённую обиду.

– Ты в замке даймё, юная госпожа, – усмехнулся вдруг господин Шин. – Здесь все за что-то да обижены на меня. Одному землю не додал, второму – жалованья, третьему – женщину…

– Женщину? Даже из-за женщин вражда случается?

– Разумеется! Случалось, и не раз. Даже – особенно – из-за моей Рен.

– Вашей Рен? – переспросила Кёко и вдруг вспомнила, что именно о ней-то она спросить и забыла. Уточнила быстро, чтобы не показаться невежливой в своём удивлении: – Вы говорите о своей служанке, верно?

– Она подруга детства, – ненавязчиво поправил её даймё, и пускай у Кёко совершенно не было богатого любовного опыта или мужчин в её окружении (кроме дедушки и Хосокавы), чтобы знать, как ощущается и выглядит влюблённость, она всё равно была готова поклясться, что даймё именно влюблён, и никак иначе. Нет, даже более того… Он предан, что само по себе редко случается с благородными мужами, если только речь идёт не о преданности сёгуну. – Рен – ненастоящее имя. Её подарили мне на седьмой день рождения, привезли из-за океана рабыней, как диковинную птичку. Она даже языка нашего не знала, пряталась под кровать или в пустую бочку от малейшего шороха. Имя Рен она сама себе выбрала, потому что я сказал, что его можно иероглифами «северный ветер» и «воин» записать, а она хотела стать сильнее.

– Но Рен нельзя записать как «северный ветер» и «воин», – возразила Кёко робко, и даймё широко улыбнулся. А когда он улыбался, то выглядел ещё добрее.

– Вот именно. Когда она узнала, что я просто пошутил, было уже слишком поздно. Вот она Рен и осталась. Вырасти настоящим воином в душе ей это, однако, не помешало… Она и впрямь очень сильная, моя Рен. Спросите её потом, может быть, она что-нибудь дельное расскажет. А сейчас…

– Да?

– Спасибо за интересную беседу, но мне пора накладывать мазь.

Кёко встрепенулась, когда поняла, что это означает прощание. Точнее, вежливую просьбу удалиться. Она кивнула, но невольно задержалась на месте на несколько секунд, проследив взглядом за пиалой, которую даймё уверенно вернул на тумбу, видимо, уже выучив её расположение. На его побелевших под стать волосам ресницах едва заметно поблёскивала старая мазь, а горстка ткани возле подушки, которую Кёко сначала приняла за снятую наволочку, на самом деле была использованной повязкой в маслянистых пятнах.

Выйти из холодного и тёмного чертога даймё в тёплый и светлый коридор было как вынырнуть из глубокой проруби. Кёко задвинула за собой сёдзи, ещё раз поклонившись напоследок, и только после этого наконец-то выпустила из себя тот ледяной воздух, который набрала ещё там, минуту назад. И повернулась.

В коридоре никого не было.

– Учитель? Странник? Господин Рео?

Кёко медленно обошла весь коридор вдоль и поперёк. Ей было не по себе во владениях даймё, так близко к самому сердцу провинции, почти внутри него, бьющегося и кровоточащего. Пытаясь понять, куда все запропастились, она тихонько заглянула в несколько соседних комнат: