Сказания о мононоке - Анастасия Гор

же Кёко пришлось замедлиться, а затем и вовсе остановиться, когда впереди показалось болото. Неужто Странник и вправду думает, что она сможет дойти до тутовой рощи и вернуться меньше чем за полдня?! Болото топкое, стоячее, низкими голосами жаб велело ей развернуться и идти назад. Оно тянулось так далеко, что границ его было совсем не видно. Прямо из воды восставали высокие, сухие и ломкие деревья, а над поверхностью летали мухи, пчёлы, и лишь на то, чтобы отыскать у болота край и обойти его, у Кёко ушло лишних полтора часа.

Ступать по зыбкой и поросшей мхом земле, опасно проваливающейся в некоторых местах под её весом, приходилось осторожно. Спустя время Кёко наконец-то стал встречаться чёрный тутовник с неестественно толстыми, извивающимися ветвями, перемежающийся с другими деревьями. Бархатные серебряные куколки приветствовали Кёко, затрепетав беззвучно, как колокольчики без язычков. Она тронула их самыми кончиками пальцев, чтоб не повредить, но приласкать в ответ, и внезапно шагнула на белое полотно, словно невидимую черту переступила. Как прежде перед ней неожиданно раскинулось болото, так вдруг раскинулся снег, захрустев у Кёко под сандалиями.

Здесь июнь кончался – и царствовал настоящий кан-но ири: лёд покрывал тутовые деревья прямо поверх их остролистных верхушек, а объятые льдом куколки шелкопрядов напоминали хрустальные игрушки и звенели, как знакомые Кёко цукумогами, раскачиваемые ветром. Тот тоже вдруг стал северным, заставил юкату Кёко, пропитанную по́том, задеревенеть. Она невольно съёжилась, растирая плечи.

Это место они со Странником определённо не проходили. Должно ли оно вообще быть здесь? Вдалеке рябили зелёные деревья, а значит, там этот клочок зимы уже заканчивался. Оттого заснеженная опушка выглядела как неуместная заплатка на изумрудном кимоно. В её центре вздымался застывший каменистый водопад, и, подойдя поближе, Кёко на мгновение решила, что напротив неё зеркало: ниспадающий поток отразил и её, и державшуюся подле Аояги, тоже замедлившую шаг. Солнечные лучи, преломляясь о стеклянную поверхность, разлетались в воздухе радужными искрами, как чешуя тех карпов, что плескались под неподвижной поверхностью пруда. К нему вели следы босых человеческих ног, а в конце тропы, на кромке, сидела женщина, завёрнутая в кокон собственных волос и колупающая лёд палкой.

Три головы на её плечах было и три шеи, и все они переплетались между собой, шептались друг с дружкой и жарко спорили о рыбе, которую никак не удавалось достать.

Кёко даже забыла, куда шла и зачем, а когда эта женщина (женщины?) повернулась на звук её шагов, то забыла и то, что нужно делать, когда встречаешь в глухом лесу ёкая. Рта у неё тоже было три, и все до ушей разинутые, как у голодных волков, как у них же клыкастые. Глаза жёлтые, по-совиному круглые, словно от разных зверей в одном теле всё в этой женщине смешалось. Даже тело было по-змеиному длинным и голым под всем этим коконом из волос.

– Ох, Юки! Твоя левая шея наконец-то зажила? Отрадно видеть, что они все снова поворачиваются!

Кёко вздрогнула. И Аояги, кажется, впервые в своей жизни тоже. С другой стороны водопада, откуда ни возьмись, возникла Нана, и хотя на её маске по бокам теперь висели бубенцы – маска та была уже другой, – они не издавали ни звука до тех пор, пока сама Нана не заговорила. Видимо, ждали, когда можно будет.

Женщина с тремя головами тут же уставилась на неё, моргнула медленно каждым глазом на каждом лице по очереди, а затем бросила палку вместе с попытками добыть рыбу из проруби и бросилась в лес. Там она и затерялась, снова став его частью. Только следы босых ног и валяющаяся палка остались как доказательство того, что Кёко всё это не померещилось. Золотые карпы продолжали безмятежно плескаться в воде.

– Не принимай на свой счёт, – сказала Нана беспечно, глядя ей вслед. – Она со всеми новенькими такая. Стесняется.

– Так это и есть та самая подруга, с которой ты за мушмулой ходила и которая свернула себе шею по дороге?

– Ага, она самая. У меня не так уж много подруг с такими-то шеями, которые сворачивать можно, знаешь.

Кёко заморгала, потому что в глазах от обилия белого цвета вокруг уже рябило. Нана, как будто специально, тоже в сплошь белый разоделась, даже юбка таковой была – ажурная, с тесьмой почти невидимой, настолько тонкой и искусной. В руке у неё болталась соломенная корзинка, ломившаяся не от мушмулы, но от мелких, разноцветных камней от агатового до перламутра, очевидно, собранных где-то под склоном.

– Что ты делаешь в усыпальнице Курао? – спросила Нана.

– В усыпальнице кого?

– Бога-дракона, который несёт на кончике своего хвоста снег и зиму. Моя богиня – богиня шелковичных червей – была его возлюбленной. Но каждый раз, когда Курао навещал её и заходил в тутовую рощу, все шелкопряды замерзали и гибли, отчего богиня горько плакала. Тогда Курао лёг здесь, – Нана махнула корзинкой на водопад. – И решил, что продолжит её любить, но на расстоянии, коль так ей будет лучше. Слишком долго лежал, однако, потому обратился в камень и уснул… Видишь, сколько снега? Каждый раз, когда я прихожу сюда, кажется, что его ещё больше стало, а граница – дальше, ближе к человеческому миру. Зима постепенно на соседние деревья переходит… Но только туда, где шелкопрядов нет, и никогда вглубь рощи, к храму. Однажды она весь мир накроет, я тебе клянусь, но тутовая роща даже тогда будет продолжать цвести.

Кёко снова посмотрела на водопад, и действительно: в укрытых снегом камнях, кажущихся хаотичным нагромождением, угадывались чуждые природе формы и изгибы. Наклон, как у спины, и гребни из заточенных ледяных осколков. То голова, лежащая меж лап, откуда ныне застывшая вода брала своё начало, и кольцо хвоста, откуда стужа распространялась на деревья. Его кончик, похожий на зубец, поросший синими наростами, как кварцем, лежал у Кёко почти возле ног.

Она невольно сделала шаг назад.

– Офуда. Странник прислал меня, чтобы я забрала офуда. Там, в замке даймё, невообразимое зло творится – гашадакуро…

– Ох, гашадакуро, – повторила Нана и сокрушённо покачала головой. – С таким без моих талисманов и впрямь не справиться! Вот только они уже у него.

– Как это?

– Я взялась за работу сразу же, как Рео вас увёз, и на рассвете отправила в замок всё, что успела сделать за вечер. Юки прямо до ворот доставила, сказала, что видела с верхушки дерева, как стража отдала их Страннику лично в руки. Он разве не сказал тебе?

Кёко стиснула зубы, развернулась на пятках и молча бросилась назад.

«Подлый хитрый лис! – ругнулась она в гневе. – Даже