Немезида ночного ангела - Брент Уикс

Снова указываю. «Ну же, посмотри».

Знаете, мало кто будет разговаривать во время боя на смерть; один из пятидесяти, если не меньше. Но этот один всегда найдется.

Поначалу наемник упрямо не опускает взгляд. Затем моргает. Может быть, чувствует что-то мокрое, что-то неправильное, и до него постепенно доходит, что он ранен. Когда он все же смотрит и видит красную линию, рассекшую его от почки до почки, то ахает. И напрягает из-за этого мышцы живота.

Не стану описывать, как выплеснулись наружу его кишки, потому что туника, даже разрезанная и мокрая от крови, каким-то чудом удержала все вывалившиеся из тела внутренности. Тем не менее выглядело это так, будто бездомный спустил штаны и справляет нужду в мешок, прикрыв срам подолом туники – то есть тело-то он прикрыл, но вы все равно понимаете, что происходит, видите, как наполняется и вздувается мешок, а еще чувствуете вонь. То еще зрелище.

Судя по выражению на его лице, которое вдруг стало мертвецки бледным, этому наемнику оно тоже не понравилось. Он роняет меч.

– Кто ты и кому служишь? – говорю я.

Он же любит поболтать. Значит, стоит спросить.

Но в его взгляде неожиданно вспыхивает непокорство. Вместо ответа он собирается плюнуть в меня.

Я вонзаю клинок ему под подбородок, поворачиваю и вырываю.

Его тело падает с влажным бульканьем – это воздух выходит из… Впрочем, неважно, этого вам слышать необязательно. Я убивал людей часто и поэтому сразу же отошел подальше, чтобы меня не забрызгало. Однако перед тем как убрать кинжал, я замечаю, что сломал лезвие, когда проворачивал его в черепушке наемника.

Я отбрасываю клинок в сторону. Вот почему у меня всегда с собой так много ножей – их просто не бывает слишком много.

Окутавшись тенями, я выпрыгиваю из окна, ступив перед этим на спину пареньку – не потому, что хочу потоптаться по трупу, а потому что рядом ступать небезопасно. Мертвец не шевелится.

Я вижу, как отец парнишки вскакивает в седло, а его подельник из трактира идет следом за ним. Но затем до меня доносится грохот копыт, и к ним подъезжают еще четверо.

Замечательно. Вдвоем они бы вряд ли доставили мне трудности. Но вшестером? Да еще и на лошадях?

– Внутри сказали, что она пошла на соседний рынок, – говорит последний вышедший из трактира. – Вон туда, на набережную.

Когда я подкрадываюсь ближе, командир произносит:

– Тоб, дождешься Тэкса и Джеймуна. Затем поедете за нами, быстро, но не поднимая шума.

После этого пятеро всадников уносятся прочь, распугивая пешеходов.

Мой клинок пронзает грудь Тоба и тот негромко вскрикивает. Мальчишка-конюх оборачивается на него, не замечает ничего странного и быстро отводит взгляд. Я приваливаю Тоба к стене и оставляю его умирать.

На улицах людно, и пятеро всадников не могут проехать по ним быстро, но мне все равно приходится бежать изо всех сил, чтобы хотя бы сократить отрыв. Наверное, тоже стоило поехать верхом. Ну да поздно теперь об этом думать.

Впереди, через квартал, один всадник немного отстает от других. Они сворачивают. Я сворачиваю улицей раньше, бегу параллельно им, чтобы догнать, затем проскакиваю через открытую лавку с тканями – наверное, здесь Фаэна купила образцы для вчерашней вылазки.

Быстро перемещаться по людным улицам – настоящее искусство, и у меня в нем богатый опыт. Сегодня, похоже, базарный день – точнее, ночь, – потому что на улицах не протолкнуться. Это одновременно хорошо и плохо. С одной стороны, вокруг много свидетелей, которые заметят любое нарушение или необычное происшествие. С другой, освещены улицы плохо – непроглядные тени чередуются с тусклым мерцанием факелов и ярким сиянием фонарей, которые горят рядом с магазинами и разбрасывают во все стороны танцующие тени. В такой обстановке зрение нередко подводит людей, и многие не обращают внимания на странности. Более того, в толпе пешеход видит недалеко, особенно если вокруг ездят фургоны и стоит сильный шум, как сегодня вечером. Поэтому люди могут не замечать того, что происходит всего в нескольких десятков шагов от них. Гневные окрики и брань – для улиц это обычная мелодия, и если никто не верещит: «Убивают!», то любые другие вопли сольются с общим фоном.

Обычно, когда гонишься за кем-то, кто грубо прокладывает себе дорогу через толпу, привлекаешь к себе меньше внимания, чем когда проталкиваешься через нее сам. Но сейчас мне нужно наверстать слишком много, и времени на скрытность нет.

Я кручусь и изворачиваюсь, то пробегаю несколько шагов, то протискиваюсь в узенькие просветы между людьми. Совсем скоро мне приходится перепрыгивать через столы, проскальзывать под мулами, сбить с ног кузнеца втрое больше меня – он несет на плечах чугунные бруски, которые со звоном валятся на булыжники и отдавливают ноги пешеходам; те кричат от боли и испуга, однако я исчезаю в толпе прежде, чем кузнец успевает осыпать меня проклятиями. Проходя под навесом магазина, я подпрыгиваю, хватаюсь за вывеску и подтягиваюсь, чтобы посмотреть вперед над головами людей.

Наемники недалеко. Кажется, я успею перехватить их рядом с нагруженным фургоном мясника, который перегородил половину улицы и тормозит движение, пока возничий и какой-то прохожий орут друг на друга.

Когда я подбегаю к фургону, последний всадник уже проехал узкое место и скрывается за ним. Рядом со мной отец поднимает и сажает себе на плечи дочь, чтобы ее не раздавили в толкучке. Благодаря этому у меня появляется простор для действия.

Ка'кари покрывает мою кожу, я становлюсь невидимым и сразу же прыгаю: отталкиваюсь от колеса фургона, слегка задев груду говяжьих бочков, затем от борта. После этого я переворачиваюсь в воздухе колесом и пролетаю за спиной последнего всадника. В полете я тянусь к кинжалу…

Ножны пусты.

Хватаю второй, вытаскиваю – как нерасторопно! – режу!

Поздно. Клинок вырывается из моей вялой хватки. Кисть выкручивается, тело теряет равновесие. Я падаю на дорогу, подвернув ноги, и чуть не задеваю женщину, которая несет на голове корзину. Вместо того чтобы пытаться остановить падение, я по инерции перекатываюсь.

Колесо фургона чуть не проезжает по моей голове. Я начинаю подниматься, ударяюсь затылком о низ фургона, пригибаю голову, жду, когда он проедет, и в последний момент перекатываюсь, чтобы не удариться о крюк в задней части дроги.

Поднявшись, я вижу моего мертвеца – он все еще едет верхом, но уже обмяк. Мой клинок торчит у него из шеи, он вонзился наполовину и застрял в позвоночнике. Мне не ясно, оглушен наемник или парализован, но выжить ему точно не суждено.