Немезида ночного ангела - Брент Уикс

магии прилагалось какое-нибудь руководство. Мол: «Ты – синий маг. Это означает, что ты умеешь делать то и се, но не то-то и се-то, потому что это под силу только красным магам». Было бы здорово, да? Но на самом деле маг скорее похож на… скажем, чемпиона Игрищ Смерти. Чемпион высокий? Зачастую да, потому что длинные ноги и руки дают преимущество в схватке. Он быстро бегает? Относительно, да – обычно он быстрее среднего человека, но не дотягивает до самых умелых бегунов. Он сильный? Всегда. Он умеет обращаться с копьем? Почти всегда. А с мечом? Может быть, если это его излюбленное оружие. Из него хороший марафонец? Вряд ли, такое бывает редко.

Маг – он как этот чемпион. Знать, что он синий, все равно что знать, в какой гладиаторской школе учился тот или иной боец. Определенные школы всегда развивают определенные навыки, но, закончив изучать один вид боевых искусств, гладиатор может начать учиться совершенно другому. Синий маг может от рождения быть более предрасположен к огню; просто в молодости он не знал о своем истинном даре и пошел учиться в единственную школу, куда мог попасть.

На этом сложности не заканчиваются. Нужно помнить, что маги могут лгать; а всем школам, которые обучают магии мужчин, приходится соперничать друг с другом за учеников и престиж, поэтому они тоже лгут. А маги, которые совершенствуют военное ремесло или чары? Правильно, они могут преувеличивать, чтобы набить себе цену. Чувствуешь уже закономерность?

С другой стороны, иногда маги могут совершить какие-нибудь открытия и утаить их. Они могут никому не передать эти знания, даже своим ученикам и близким, чтобы сохранить преимущество и репутацию.

Еще нужно помнить, что у народов и последователей разных богов имеются свои ограничения, наложенные либо священными текстами, либо дурным опытом. Например, осуждаются эксперименты над мертвецами или нет? Это вопрос к местным традициям, а не к магии. Выходит, что какой-нибудь заурядный синий маг мог бы стать лучшим во всем мире Целителем, но никогда не станет, потому что в его культуре запрещено «осквернять мертвых» и изучать строение тел. Или еще что-нибудь.

Получается сущий бардак. Это не значит, что о магии ничего нельзя сказать точно. Существуют основополагающие истины, но нельзя рассчитывать, что твой собеседник их знает. И даже если они ему известны, нельзя рассчитывать, что он правдиво тебе о них расскажет.

– Если только этот собеседник – не ты? – с легкой улыбкой поддразнивает Фаэна.

– Брось. Не надо так. Да. Я с тобой честен.

~– Как ты думаешь, фразу «я с тобой честен» чаще произносят те, кто говорит правду, или те, кто лжет?~

– По крайней мере, стараюсь быть честен, – бормочу я. В тесноте кареты я чувствую запах ее свежего пота и нескольких капель простого парфюма, нанесенного на кожу – смесь терпкого бергамота, мягкого ириса и теплой ванили. Я решительно отгоняю от себя мысли о других ситуациях, в которых мог бы сидеть так близко к женщине, негромко секретничать с ней и вдыхать запах ее тела и духов.

– Я тебе верю, – говорит Фаэна. – Но… ты все это вел к тому, что не знаешь, как работает эта карета?

– Вообще-то, не вел, но в целом да. Ты меня подловила.

– Ха. Наверное, маги не единственные, у кого раздуто самомнение, – говорит она с веселыми искорками во взгляде.

– Раздуто как анероид, – признаюсь я.

– Анероид? Что это такое? – спрашивает она. Анероидом называлась коробка с воздушным пузырем, с помощью которой определяли погоду. Мне ее однажды показывал Логан. Или так назывался сам пузырь? Или вообще что-то другое.

– Видишь? Такой красавец, да еще и умен. – Я понимаю, что перехожу черту, поэтому спешно продолжаю: – Но нам сейчас важно не то, как работает магия, а то, что ты спросила потом. Насколько эти маги нас подозревают? Я вечером побуду с ними и посмотрю, не настроен ли кто-нибудь враждебно.

– И что будешь делать, если окажется, что настроен?

– Кое-что я сделать смогу, если придется. – Я поджимаю губы.

– Кое-что нехорошее? – спрашивает она.

– Да, нехорошее, причем как для них, так и для нас.

Фаэна опускает голову и вдруг вздрагивает.

– Что-то не так? – спрашиваю я, когда она скрещивает руки на груди.

– Ты не мог бы?.. – Фаэна жестом просит меня отвернуться, и я повинуюсь. Она разворачивает снятую одежду и надевает ее, несмотря на жару. – Я просто… – начинает она.

– Я ни о чем не спрашиваю, – говорю я, все еще глядя в окно.

Не спрашиваю, но догадываюсь, в чем дело, хотя и стараюсь об этом не думать. Фаэна, наверное, заметила, что ее сорочка пропиталась потом и стала очень прозрачной. Но я сам этого не видел, я же не смотрел.

Я – кремень.

Позднее Фаэна ведет себя странно – не вываливается из кареты в ту же секунду, когда та тормозит на очередной станции, а ненадолго задерживается в этой душегубке. Она выходит, переодетая в свежую, сухую одежду, и только ее темные волнистые волосы еще остаются влажными и слипшимися в пряди. Всю дорогу мы удалялись от побережья, медленно поднимались на возвышенность, и джунгли постепенно сменились высокогорной пустыней. Здесь уже не так влажно, но зато солнце стоит высоко в небе, и жара стала невыносимой. Из-за того, что Фаэна задержалась в карете, она почти не успевает размять ноги, и вот нам уже снова приходится забиваться внутрь.

На этом отрезке пути мы оставляем двери открытыми, и поездка становится приятнее, хотя и шумнее. Ветер обсушивает нас, и вскоре, несмотря на палящий зной, мы оба замерзаем.

Когда карета наскакивает на очередную кочку, я замечаю, как Фаэна морщится и подносит руку к груди.

– Синяки и ухабы – то еще сочетание, да? – говорю я, пытаясь приободрить ее улыбкой.

– Что? – перекрикивает она ветер.

– Тот разбойник. Ты говорила, он оставил на тебе синяки? Ты их еще чувствуешь? – Я старательно не смотрю на ее грудь, но от моих слов мне становится стыдно. – «Их» значит синяков, а не твоих… Я хотел спросить – тебе уже лучше?

Идиот! Зачем я вообще об этом заговорил?

– А, точно. Ну да. Да, лучше. Синяки уже проходят. Не так быстро, как мне бы хотелось, но проходят.

Она замолкает и о чем-то задумывается.

Мои дальнейшие неуклюжие попытки разговорить ее с треском проваливаются. Фаэна отвечает вежливо, но коротко. И мне не понять, из-за холода ли она сидит, сжавшись в комок.

Вот нужно было напомнить ей об одной из худших ночей в ее жизни, да? «Молодец, Кайлар, нашел легкую тему для разговора.