Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

– Но я хочу… – начал было Гай.

Мацеллий покачал головой.

– Если об этой истории прознают, в южных землях вспыхнет восстание, как двадцать лет назад, – и старик это прекрасно понимает. Он уже выторговал у меня изрядные уступки в том, что касается налога людьми, и полагаю, этим дело не ограничится. Но по крайней мере, шантажировать меня тобою ему не удастся. Я сказал Арданосу, что ты в Лондинии, и туда-то, парень, ты сейчас же отправишься. Я дам тебе письмо к Лицинию, и, ежели повезет, то следующий раз мы увидимся не раньше, чем ты будешь благополучно женат.

Гай не верил ушам своим.

– Женат? Но это невозможно!

– Это мы еще посмотрим, – рявкнул отец. – Или ты знаешь другой способ исправить то, что натворил по собственной дурости? Арданос пообещал, что девушку и пальцем не тронут, с условием, что ты оставишь ее в покое; по мне, так женитьба – лучшее средство удержать тебя вдали от твоей зазнобы. Ты ведь помнишь, что мы с Лицинием обсуждали этот союз; никаких трудностей в том, что касается приданого и брачного договора, возникнуть не должно. Если после этой скандальной истории дочка Лициния согласится за тебя пойти, ты на ней женишься, и точка.

Гай покачал головой, пытаясь возразить, и отец ожег его негодующим взглядом.

– Женишься, я сказал, – тихо повторил Мацеллий. Слова его дышали таким гневом, что Гай не посмел запротестовать. – Мне стоило немалых трудов спасти тебя от последствий твоего безрассудства, и я не допущу, чтобы ты теперь сам себя погубил. Выедешь через полчаса. – Префект нацарапал свою подпись на папирусном свитке и поднял глаза на сына. – А если откажешься, я даже представить себе не могу, что они сделают с девушкой. Попытайся в кои-то веки подумать о ней, а не о себе.

Гай во все глаза глядел на отца, пытаясь вспомнить, какая кара по римским законам грозит весталке, нарушившей обет целомудрия; кажется, погребение заживо. Юноша внезапно осознал: любые его возражения, любые доводы будут восприняты как оправдания. Он не вправе подвергать опасности жизнь Эйлан. От страха за любимую слова застряли у юноши в горле.

Мацеллий свернул и запечатал свиток и вручил его сыну.

– Отдашь Лицинию, – наказал он и добавил: – С тобой поедет мой ординарец Капелл. Я послал сказать ему, чтоб укладывал твои вещи.

Не прошло и часа, как Гай уже ехал по дороге на Лондиний, а рядом возвышалась исполинская фигура старика Капелла. Все попытки юноши завязать разговор пресекались учтиво, но твердо. Когда же, вконец отчаявшись, Гай предложил ординарцу денег – ему позарез нужно было остановиться и каким-то образом послать весточку Эйлан – дюжий здоровяк только хмыкнул.

– Без обид, господин, но твой отец предупредил меня, что ты, с вероятностью, попытаешься проделать что-то в этом роде, и хорошо заплатил мне, чтоб я препроводил тебя прямиком в Лондиний, никуда не сворачивая. А я, видишь ли, служу твоему отцу и места лишиться не хочу. Так что успокойся, господин, и делай, как велел префект. Когда ты потом все обдумаешь хорошенько, то сам поймешь: оно только к лучшему, так?

Путь до Лондиния занял почти шесть дней. На третий день к Гаю постепенно вернулось его врожденное жизнелюбие, и он с возрастающим интересом поглядывал на разбросанные тут и там изящные виллы. Только теперь он начинал понимать, что Западная страна – это дикая глушь. А здешние возделанные, ухоженные, аккуратно застроенные земли – дело другое: вот какой должна быть империя! Гай любовался видами – но про себя не был уверен, что они ему так уж по душе.

Уже темнело, когда всадники миновали городские ворота и подъехали к особняку прокуратора, что высился между форумом, где находилось здание казначейства, и новым дворцом Агриколы, еще недостроенным, с его декоративными купальнями. Гая в детстве несколько раз возили в Лондиний, и, конечно же, он приезжал сюда по достижении совершеннолетия, когда облекся в мужскую тогу, но с тех пор, как Агрикола стал наместником, не бывал здесь ни разу.

В летних сумерках улицы мерцали мягким, приветным светом; прохладный ветерок с реки разгонял жаркую сырость дня. Во времена Боудикки Лондиний сгорел дотла, но теперь черные следы пожара почти не бросались в глаза. В планах застройки, утвержденных наместником, уже угадывались благородные пропорции и подлинный размах будущего города. Конечно, с Римом Лондиний никогда не сможет соперничать, но в сравнении с Девой это была прямо-таки метрополия.

У портика гостя встретил осанистый вольноотпущенник. Гай вручил ему письмо, и молодого римлянина пригласили войти и подождать во внутреннем дворе. Здесь было тепло, декоративные кусты и цветы в горшках струили сладкое благоухание. Звенели фонтанные струи; откуда-то из глубины жилых покоев доносился мелодичный девичий смех. Пришел старик садовник и принялся срезать цветы, видимо, чтобы поставить на стол; Гай попытался заговорить с ним на нескольких языках, но садовник то ли в самом деле не понимал ни слова, то ли притворялся. Юноша прошелся по двору, радуясь возможности размять ноги после целого дня, проведенного в седле. А затем присел на каменную скамью и задремал: сказалась усталость многодневного путешествия.

Внезапно в сны его вплелся девичий смех… Вздрогнув, Гай проснулся и с удивлением огляделся по сторонам. Рядом никого не было, кроме плотно сбитого мужчины средних лет, одетого в парадную тогу и опирающегося на костыль. Вспыхнув от смущения, Гай поспешно вскочил на ноги.

– Гай Мацеллий Север?

– Он самый, господин.

– Я мог бы и не спрашивать. – Пожилой римлянин улыбнулся. – Я Лициний; мы с твоим отцом в дружбе сколько себя помним. Его сын для меня – желанный гость. Отец в добром здравии?

– Был в добром здравии, когда я распрощался с ним несколько дней назад, господин.

– Славно. Славно. Что ж, юноша, я, конечно, надеялся, что он сумеет-таки выкроить время и навестит меня сам, но тебе я сердечно рад – добро пожаловать вместо него! Памятуя о нашей с ним договоренности, можешь себе вообразить, как давно мне хочется с тобой познакомиться.

Всю дорогу от Девы Гай твердил себе, что ни за что не согласится на такой скоропалительный брак, но разразиться гневным протестом он никак не мог – нельзя же так вот сразу, с порога, обидеть старого отцовского друга! Он подчинился отцу, только чтобы не подвергать опасности Эйлан, и понимал, что должен быть признателен Лицинию за его доброту.

– Да, господин, – промолвил юноша, пытаясь выиграть время. – Отец и