Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов

Затем моргает, хмурится, и Алекс убеждает себя, что сейчас тот схватит оружие и разрядит ему прямо в лицо. Но вот федерал встаёт, пошатываясь и шумно сглатывая, подходит к окну. Не сводя с Бельмондо внимательного, но ещё сонного взгляда, просовывает руку сквозь опущенные жалюзи и открывает створку. Внутрь тут же врывается порыв вечернего воздуха, столь же свежего, сколь наполненного смогом. Волшебство экстрактов неспешно тает…

Вздохнув, Бель подходит к пульту управления квартирой и возвращает климатизатор в привычный режим. Макс, болезненно-худой и бледный, начинает понимать.

— Прости, Максим, — говорит курьер, устало потирая лицо и размазывая косметический камуфляж, — я должен был убедиться…

Капитан обходит диван и столик, всматриваясь в образ, который ещё минуту назад считал невыносимо реальным. Он смотрит на парня так, будто на его глазах куча бумажных денег вдруг превратилась в обёртки от шоколадных конфет. И в этом взгляде нет ничего доброго…

— Ты добиваешься целей своими, не всегда благородными методами, — добавляет Бельмондо, заведомо ожидая худшего, — я — своими. Зато теперь ты точно знаешь, каков я в деле…

Вышегородский подступает ещё на шаг. Кажется, он посекундно восстанавливает случившееся в полутёмной гостиной, силясь отделить сон от яви и вспоминая, что успел наговорить образу Фёдора. Его левое веко дёргается, будто под него угодила мушка. Пальцы сжимаются в кулаки. В глазах неотвратимость.

— Только давай не в лицо, — успевает попросить Алекс.

И тут же получает два мощнейших удара. Один под рёбра, в левый бок, взорвавшийся огненно-колючим пульсаром. Второй — в грудь, почти по центру. Охает, стонет, но не заваливается на спину, а находит силы удержаться и лишь опуститься на колено.

После чугунных выпадов капитана тело чувствует себя так, будто по нему проехал грузовик. В голове пульсирует набат, в глазах пляшет тьма, уши забило полиэтиленом. Превозмогая боль, мим медленно, со стоном поднимается в полный рост, ожидая заслуженного продолжения…

Но Максим уже сидит на диване. Локти упёрты в колени, голова покоится на раскрытых ладонях. Стараясь подчинить гнев, Вышегородский дышит редко и глубоко.

— Ты перешёл все допустимые границы, Лёша, — тихо, едва различимо говорит он.

— У меня не было выбора…

Алекс втягивает вонючий воздух улицы жадно, будто рыба на берегу. Но понимает, что молчать сейчас нельзя, а потому приказывает боли убраться. Та не слушает, но парню всё равно.

— Вы все меня использовали… с самого начала… Жнецы… Динельт, ты сам… Даже аэропанки, которые хотели продать медионщикам моё обращение…

Оперативник поднимает голову, внимательно изучая лицо хозяина квартиры. Ощупывает взглядом в поисках знакомых черт с той же наивной преданностью, с какой дети относятся к взрослым «волшебникам», способным откусить палец и вернуть его на место или достать из-за уха блестящую монетку.

— Твоя правда тут тоже есть, — невесело соглашается Макс. А затем всё же уточняет, как утопающий, хватающийся за любую соломинку: — Но ты ведь не взаправду знаком с моим сыном?

— Нет, — честно отвечает Алекс. — Конечно, нет. Впервые услышал о нём в машине.

— Он ушёл четыре года назад, — кивнув, вздыхает Вышегородский. Он словно оправдывается, что нехарактерно для боевого капитана. Но мим хорошо знает особенности экстрактового похмелья, а потому слушает чутко, не перебивая. — В шестнадцать, сразу после спец-блока Суворовской академии… Мировая организация наёмников, флёр романтики и жажда приключений. Странствия по миру. Уникальные задачи. Щедрая оплата умений выживать и отнимать чужие жизни… Господи, зачем я только его отпустил?

— Ты мог помешать? — осторожно интересуется Бельмондо.

— Нет.

— А супруга?

— Марина погибла, когда Федьке было шесть. Теракт в аэропорту Владивостока. Сначала я думал, что моя работа не помешает мне воспитывать сына в одиночестве. Но чем дальше… нет, этому нельзя было помешать. Разве что, положив значок на стол.

— Тогда не вини себя…

— А то, что он… то есть, ты… то, что ты сказал напоследок… про примирение… Ты в самом деле в это веришь?

— Верю, — с той же искренностью признаёт Алекс.

Вышка снова кивает. Трёт щетинистые щёки, вздыхает. Дотягивается до чашки окончательно остывшего кофе, в несколько больших глотков выпивает до дна. Морщится, пресытившись горечью, и вдруг негромко хлопает себя по бедру.

— Да, Алекс… Вынужден признать, ты чертовски хорош! Теперь я убедился в этом на собственной шкуре.

В комнате становится всё холоднее, и мим идёт к окну, чтобы прикрыть.

— Это моя работа, — роняет он заученную, насквозь клишированную фразу, в которую верит всем сердцем. — А потому наш план может сработать. Ты видел всё сам, Максим. Человеческий мозг — забавная штукенция… не исследованная даже наполовину. Великий манипулятор и выдумщик.

Он снимает голубую цифровую куртку, оставшись в стерильной, но насквозь пропотевшей нательной майке; поднимает с пола пустой пакет для капельницы, узкий шланг. Эйфория от сделанного сменяется чувством острой вины, но Алекс загоняет её поглубже, оправдывая свои действия необходимостью узнать правду.

— Мимы не постигли, почему и зачем наш мозг это делает, — добавляет он под внимательным взглядом капитана, — но узнали, какие усилия нужно приложить, чтобы его спровоцировать. Начиная от восприятия и заканчивая персональными воспоминаниями, мозг показывает нам вовсе не объективную картину… не то что происходит на самом деле в твёрдой ощутимой реальности вокруг, а то, что ему захочется и представляется верным в этот конкретный момент времени.

Вышегородский прищуривается. Задумчиво, чуть не промахнувшись, ставит кружку на стол.

— Именно поэтому мы так легко обманываемся в толпе, заметив якобы похожего человека, — добавляет феромим, незаметно ощупывая рёбра в поисках переломов. — И не замечаем знакомых лиц, даже когда они перед нами, если сильно увлечены чем-то другим. С моей точки зрения, это вопрос памяти и её откликов, а не восприятия и объективной оценки. Опираясь на это, работать куда проще. Я лишь создаю основу будущего миража, всё остальное доделывает твоё сознание и психология…

Он возвращается к дивану. Аккуратно, боязливо опускается рядом с Максимом. Бок и грудь нестерпимо болят, но вроде ничего не сломано. Кроме того, это заслуженные ощущения, и Алекс старается не подавать виду. Два сокрушительных удара, если подумать, вполне достойная цена за доверие…

— Значит, ты действительно хочешь остановить Орла? — спрашивает он у потолка гостиной. — Хочешь остановить испытания «Синтагмы», заговор корпоративных шишек и подступающий переворот?

Вышка не отвечает. Вместо этого дотягивается до компьютера, подворачивая его кинейперовый экран так, чтобы было видно Бельмондо. На матовом