Разгильдяй - Сергей Николаевич Чехин

Вскинул ладони, готовясь к атаке, и в зале началось такое светопредставление, что из глаза брызнули слезы. Десятки огненных шаров, ослепительных молний, глыб льда и крутящихся болгарками смерчей полетели со всех сторон, но причинили столько же вреда, как капли дождя — реке. Волшба не резала, не ломала, не жгла тело, а впитывалась в него, наполняла, восстанавливала потраченные запасы. И когда силы советников пошли на убыль, вернула все накопленное разом, и вспухшая сфера нестерпимо яркого сияния, вобравшая в себя все стихии, школы и течения, обратила врагов в пепел. Всех, кроме одного.

Колбан валялся под троном и жадно хватал воздух, которого почти не осталось — выгорел в замкнутом герметичном мешке. Я же успел набрать достаточно, жаль только на разговор по душам не хватит. Но бородатая мразь понимала все и без слов — знал, откуда эти шрамы, помнил, за чью смерть я пришел мстить. Может быть, даже раскаивался, ведь пред ликом гибели мы все становимся самыми милыми и добрыми, лишь бы получить еще немного времени для нового зла.

Старик тянул ко мне трясущиеся ручонки, хватался за ходящий ходуном кадык, вываливал опухший темнеющий язык в пузырчатом налете. А я сидел на золотой плите, подперев щеку и сладко улыбаясь смотрел, как выродок, забравший самое дорогое, сучил ногами и царапал грудь. Убийца не мог ни хрипеть, ни издавать иные звуки, но мне саундтрек и не требовался — воплощение мести прелестно само по себе.

Когда же чароплет перестал дрыгаться, чуть приоткрыл створки и подошел к еще одним — поменьше. Вся эта система странных запоров напоминала шлюзовой отсек космического корабля, да только откуда ему тут взяться? За вторыми створками гудела широкая вертикальная шахта, до краев заполненная золотым сиянием. Эта магия заметно отличалась от других, по сути являясь зацикленным и постоянно поддерживающимся заклинанием левитации. Одним словом — колдовским лифтом.

Шагнул в него и за доли секунды вознесся на вершину башни, обилием окон напоминающую не то диспетчерскую вышку, не то рубку легкой подлодки. Напротив спиной ко мне стоял человек в красной мантии, с ниспадающими на узкие плечи кудрявыми локонами. Когда тиран обернулся, я вздрогнул и ошалело вытаращился, чудом удержавшись на грани сознания.

— Не может… быть… — только и сумел выдавить из слипшихся губ, пялясь во весь глаз в до боли знакомую физиономию.

Эпилог

Передо мной стоя… я сам.

Точная копия, брат-близнец, клон. Я видел собственное отражение, хоть и с несущественными отличиями. У второго меня было здоровое румяное лицо с припухшими от сладкой жизни щеками, холеные руки и жиденькая бороденка, невзирая на которую двойник выглядел лет на шестнадцать. А вернее — точно так же, как и я до попадания в этот проклятый мир.

С минуту мы рассматривали друг друга как кот, впервые заглянувший в зеркало: я — в диком смятении, забывая дышать и слыша лишь гул барабанов в ушах, сосед — без особого удивления, с таким выражением, словно убедил твердолобого спорщика в своей правоте.

— Знаешь, — сказал второй я моим прежним голосом — высоким и звонким, — попав сюда, начал чувствовать себя… иначе. Будто стал добрее, умнее, смелее… чище. Теперь понятно, почему. Просто вся злоба, пошлость и желчь потерялась при переходе. — Он вскинул подбородок и горько усмехнулся. — А теперь нашлась.

— Кто ты? — прохрипел в ответ, едва ворочая пересохшим языком и подрагивая как от озноба.

— Все лучшее, что было в тебе, — надменно произнес Забар, скрестив руки на груди. — А ты — все худшее, что было во мне. Полагаю, это последствия попадания. Нас разделило во время переноса… или телепортации… или как это назвать.

— Нет, — отпрянул к стене, мотая головой как пупс на приборной панели. Забар — могущественный чародей, гипнотизер и мастер иллюзий. При желании и мысли прочитать сумеет, не только облик сменить, и каждое его слово: — Вранье!

— Я не вру, — устало выдохнул тиран. — С тех самых пор, как оказался в этой башне. Все, что делаю — помогаю моему народу найти лучшую жизнь.

— Твоему народу? — настал мой черед усмехаться. — С каких пор тебя волнует что-либо, кроме себя самого?

— С тех самых, — лжекороль пожал плечами. — Эта цитадель, этот город — разве они не прекрасны? Я пустил свой дар на созидание, а на что ты потратил свой? Чем занимался, пока я привносил в это царство тьмы прогресс, как в старых фантастических книжках? И это, само собой, понравилось далеко не всем. Нашлись завистники и клеветники, обвинили меня во всех смертных грехах и развязали войну. И с твоей помощью шайка предателей гремит сбруей под стенами дворца.

— Ну так пойди и убей их. Сбрось метеорит или нашли кислотный дождь.

— Убивать, Леня — твое ремесло. А я так не могу. Никаких дождей и метеоритов, только исцеление, созидание и наставление на праведный путь. Я даже с тобой ничего поделать не смогу. Разве что плюнуть в ро… лицо, но и это, увы, выше моего достоинства.

— Неужели? И защищаться не будешь?

Забар вздохнул и покачал головой.

— А смысл? Ты здесь, значит я проиграл. Видимо, зло неистребимо и бессмертно в любом проявлении, в самой своей сути. Наш мир, иной — неважно. Тьма воцарится везде, тьма всегда побеждает. Делай, что хочешь, мне все равно. Слишком устал от драки с ветряной мельницей.

Слабость и уныние врага придали сил, раздули угасшую ярость. Уверенным шагом подошел к ублюдку и от души засветил в глаз — в тот, которого лишился — не столько из жажды расплаты, сколько из стремления проверить, в самом ли деле гад откажется сопротивляться или разыгранная драма — всего лишь очередная уловка. И вот же новость — парень шлепнулся на пол как опрокинутый тюфяк, зашипел и схватился за набухающую скулу.

— Не знаю, что за прогресс ты тут устроил, товарищ Каммерер, — навис над ним, разминая зудящие пальцы, — но кое-кто из твоих прихвостней не шибко ратует за блага цивилизации.

— Колбан? — близнец фыркнул. — Старый пес вел свою игру. Тоже метил на трон, вот и хотел переманить тебя на свою сторону. За всеми не уследишь.

— А надо бы, — сжал кулак, и в нем вспыхнул связанный из молний трескучий шип, чьи отсветы заиграли на изуродованном вечной ухмылкой лице. — Пред ликом смерти мы все добрые и милые. Но больше творить зла не позволю.

Забар встал, приосанился и выпятил