Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— Работа будет выполнена, — пообещал он. — Так что позвольте, мастер, теперь поговорить об оплате.

— Я буду за вас молиться, — с огромным радушием объявил я.

И вот, пожалуйста, этим заявлением мне удалось сбить его с толку.

— Что, простите? — спросил он.

— Я буду горячо и сердечно молиться не только за успешное завершение предприятия, но и за личное благополучие тех, кто будет его исполнять.

Если бы я думал, что моя наглость выбьет его из колеи надолго, я бы сильно ошибся. Я, однако, и не предполагал, что замешательство моего собеседника продлится долго, и так оно и случилось.

— Я, безусловно, ценю ваше щедрое предложение, мастер Маддердин, — вежливо ответил он. — Но загвоздка в том, что за «спасибо Господу» в нашем грешном мире мало что купишь. Поэтому мы бы предпочли…

Я поднял руку.

— Прошу вас, выслушайте меня, — прервал я его. — Показания Цолля, если их из него выбьют, и дальнейшие обвинения этих женщин могут привести к тому, что многие невинные люди предстанут перед судом архидиакона. Очень многие невинные люди… — Я на мгновение сделал многозначительную паузу. — В том числе и те, кто никогда и ни перед каким судом предпочел бы не появляться, — добавил я с нажимом. — Понимаете?

Он кивнул, и на этот раз выражение его лица было уже озабоченным. Улыбаться ему было не с руки. И очень хорошо, потому что мы пришли сюда не для того, чтобы рассказывать друг другу шутки и хохотать над ними, похлопывая один другого по плечу.

— Вы прекрасно знаете, — продолжал я, — как выглядит работа рядового инквизитора, такого как я. Сегодня я нахожусь здесь, завтра — там; меня переводят туда, куда заблагорассудится моему начальству. В связи с этим судьба этого города меня не особенно волнует. Но вы? Вы здесь живёте и будете здесь жить. Хаос, преследования, а затем нищета, в которую хочет ввергнуть вас Его Высокопреосвященство, лишив город соляной привилегии, — всё это отразится на вас, а не на мне.

Я дал ему время переварить мои слова.

— Именно поэтому я, — я сильно выделил слово «я», — ожидал бы от вас доказательств благодарности за то, что я пытаюсь отвести беду от города. Несмотря на то, что эта беда никоим образом не вредит и не угрожает мне самому.

— Так почему же вы хотите нам помочь?

Что ж, это был, мои дорогие, исключительно неудачный вопрос. Неужели этот человек был не так проницателен, как я считал, или, быть может, внезапный поворот разговора сбил его с толку сильнее, чем я думал?

— Епископ и архидиакон узурпируют права, которыми обладает только Святой Официум, — объяснил я. — Я не хочу смотреть на это сложа руки, но и моя жизнь, и моя судьба от этого не зависят. Если я ничего не предприму, возможно, мои начальники будут разочарованы, но не думаю, что я понесу какие-либо последствия, ведь все понимают, что дело это непростое…

Он медленно кивнул.

— Я передам ваши слова, мастер Маддердин, моим начальникам, а они оценят и решат, в наших ли интересах подобное сотрудничество.

— Только пусть оценивают и решают быстро, — посоветовал я холодным тоном. — Потому что, если проблема не будет устранена немедленно, дела ещё больше усложнятся. А когда дела усложнятся, я оставлю вас всех на произвол судьбы и с любопытством посмотрю, как вы прекрасно справитесь сами. — На этот раз я позволил себе лёгкую улыбку.

Я встал и простился с ним кивком головы и словами «Бог в помощь», после чего перекрестился перед алтарём и вышел из церкви. Были ли у меня угрызения совести из-за того, что я только что отправил на смерть шесть женщин? Мои дорогие, если бы инквизиторы задумывались над каждым цветком, который они растопчут, устремляясь к свету Божьему, у них бы не осталось времени ни на что другое! Мы исходили из того, что если мы привели к смерти невинного, то он в этот самый миг получает в раю награду за свои страдания. А значит, он куда счастливее нас, вынужденных и дальше противостоять злу в этом не лучшем из миров. А если мы стали причиной смерти виновного, то о чём нам жалеть? Так или иначе, как видите, мои дорогие, счёт прибылей и убытков всегда склонялся в сторону прибылей, и потому решения о человеческой судьбе — спасти жизнь или лишить её — я мог принимать без всяких угрызений совести.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

НЕВЕРУЮЩИЕ

Должен признаться, я весьма сдружился с почтенным аптекарем, который решил перенести свои дела из Кобленца в Вейльбург. С ним можно было вести разумную беседу, голова у него была крепкая, а юмор — весьма острый, и, вдобавок ко всему, он был так любезен, что оплачивал все счета за наши совместные эскапады, даже когда мы отправились в «Римскую Басню», дабы познакомить его с местными девицами. Разумеется, профессия инквизитора не позволяет беспрестанно шляться по кабакам и борделям, но время от времени, в перерыве между одним умерщвлением плоти и другим, между одной молитвой и другой, можно найти мгновение, дабы предпочесть мирское духовному. В конце концов, мы всего лишь люди, и если бы Господь Бог захотел сотворить нас святыми, он бы нас таковыми и сотворил. Но поскольку он создал нас слабыми и несовершенными, то нечего и удивляться, что эти слабости и несовершенства вели нас дорогами, пролегавшими через таверны и лупанарии.

Однако в тот день мы с Баумом мирно сидели за кувшином вина в корчме «Под Ленивым Музыкантом». Странное название этого заведения происходило от большой деревянной скульптуры (сильно потемневшей от времени), изображавшей старца с гуслями и смычком в руках. А поскольку изваяние сие за всю свою жизнь не издало ни единой ноты, его и прозвали Ленивым Музыкантом. Как раз в тот момент мы оба заслушались разговором, что вели сидевшие рядом гости — трое прилично одетых и, на первый взгляд, небедных горожан. Инквизиторы вообще любят подслушивать ближних, дабы лучше познать их мысли, которые (зная о присутствии служителя Святого Официума) сии ближние, возможно, побоялись бы или постыдились высказать. Видите ли, мои дорогие, я счел, что дела идут в настолько хорошем направлении, что снова позволил себе выходить в город в обычной одежде, а не в официальном облачении инквизитора. Но те люди за соседним столом заинтересовали нас темой своего разговора. Разумеется, о чем же еще! Они говорили о кашлюхе.

— Эх, этот мой непутевый отец, представьте себе, поверил всем