Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— Да будет прославлен Иисус Христос, — ответил я. — Полагаю, что храм, где мы славим имя Господне, — самое подходящее место для беседы таких людей, как мы, — добавил я. — Людей, озабоченных судьбой ближних и желающих сделать всё, чтобы облегчить их горькую долю.

— Прекрасно сказано. — На лице мужчины расцвела сердечная улыбка. Однако взгляд оставался холодным и испытующим.

Помните, мои дорогие, что, когда вы хотите узнать истинные намерения человека, смотрите ему в глаза. Именно они — зеркало души, и хотя это зеркало можно настроить так, чтобы оно отражало ложный образ, сделать это непросто, и не каждый на такое способен.

— Надеюсь, вы согласитесь со мной, что человеческая жизнь — это ценность, которую мы должны защищать, — произнёс я, а он смотрел на меня, не дрогнув и не проронив ни слова. — Разумеется, не любой ценой и не всегда, — добавил я. — Ибо не всякая жизнь и не всякий человек заслуживают того, чтобы мы посвящали своё время и усилия их защите.

— Перейдём к делу, мастер Маддердин, — прервал он меня твёрдым, хотя и вежливым тоном. — Кого мы должны убить?

Я сердечно ему улыбнулся.

— Мне не нужна смерть людей, о которых я вам расскажу, — сказал я. — Мне нужно лишь, чтобы они исчезли. А отправятся ли они в путешествие в соседний город или же на дно реки — это меня уже не интересует, и я не хотел бы на этом останавливаться.

— Учитывая знойный месяц и то, что ничто не предвещает перемены погоды, бросать трупы в реку — не такая уж хорошая идея, как ещё весной, — заметил он.

Я потянулся во внутренний карман. На всякий случай — движением более медленным, чем обычно, хотя я и не думал, что мой собеседник подозревает у меня дурные намерения. Нас связывали дела, в которых мы оба рассчитывали извлечь обоюдную выгоду, а это всегда хороший повод, чтобы хотя бы какое-то время не убивать друг друга. Я достал мешочек и протянул ему на открытой ладони.

— Этот порошок достаточно подсыпать в питьё или еду, — объяснил я. — Он совершенно безвкусен и не имеет запаха, а попав в организм, вызывает конвульсии и почти мгновенную смерть.

— Шерскен, — сказал он.

— Именно. Шерскен. Подозреваю, что у вашего общества может быть к нему доступ, но я подумал, что лучше принести свой, в высоком качестве которого я абсолютно уверен.

Разумеется, ни один злодей не должен был иметь доступа к шерскену (иногда называемому также «порошком инквизиторов»), процесс изготовления которого был тайным, выдача — строго учитывалась и ограничивалась, а незаконное владение каралось смертью. Но, как это бывает в нашем мире, все тайны со временем становятся всё менее таинственными. Так было, к примеру, со знаменитыми флорентийскими зеркалами и хрусталём. Долгие десятилетия Флоренции удавалось хранить секрет их производства (а следовательно, и торговую монополию), пока наконец один из мастеров не сбежал к императорскому двору, и через несколько лет хрустальные мануфактуры появились по всей Европе, а флорентийским властям осталось лишь скрежетать зубами и сыпать проклятиями. Поэтому я не сомневался, что шерскен находится не только в руках Святого Официума. Но, по крайней мере, в той порции, что была у меня, я был уверен — она не подведёт.

Мужчина взял мешочек с моей ладони и сунул за пазуху.

— А теперь позвольте спросить, кем нам предстоит заняться.

Это тоже было характерно, и этого я и ожидал от посланника тонгов. Сначала он принял заказ и лишь потом спросил, о ком идёт речь. Тем самым он показывал, что они способны достать любого. Но так ли это было на самом деле? Смогла бы организация убить архидиакона? А епископа? Полагаю, в первом случае это не составило бы большого труда. Конечно, Касси был очень осторожен, зная, что находится в чужом и враждебном городе, но проблема была в другом. Убив сына епископа, город перевёл бы конфликт, вызванный деловым спором, на путь личной ненависти. Это было бы неверно, и от такого заказа тонги могли бы отказаться. А может, и не отказались бы? Что ж, так или иначе, я не собирался этого проверять. Устранение архидиакона я оставлял на крайний случай. Возможно, я и воспользуюсь этим решением, но точно не сейчас.

— В подвалах ратуши заперты шесть женщин, среди них одна, которую называют Гладкая Финка, а её имя и фамилия — Рудольфина Вайсс, — объяснил я. — Показания этих негодниц бросают тень на одного из порядочных горожан. Я бы хотел, чтобы именно они лишились возможности выдвигать обвинения.

— Шесть, — задумчиво повторил он.

— Вы имеете что-то против числа шесть? — невинно спросил я.

— А их показания случайно уже не занесены в протоколы? — спросил он, проигнорировав мой вопрос.

Пожалуйста, значит, он был осведомлён даже о деталях судопроизводства. Тем лучше. И тем лучше это говорило о тонгах — что они так хорошо подготовлены к разговорам о положении дел в городе.

— Разумеется, занесены, — кивнул я. — Тем не менее, отсутствие свидетелей значительно затруднит дальнейшие обвинения. Мы будем утверждать, что женщин одолели демоны, которые и склонили их к обвинению доброго и уважаемого горожанина. И ещё одно: наш город разумен. Люди поймут, что тот, кто изъявит желание дать показания против мастера Цолля, имеет большие шансы не дожить до утра. Это значительно охладит пыл доносчиков, если таковые найдутся.

Мой собеседник едва заметно улыбнулся, одними уголками губ.

— А по городу мы разнесём слух, и тут я рассчитываю также на ваше общество, что лжесвидетельниц постигла кара Божья. Было бы хорошо, если бы их тела увидело как можно больше людей, и чтобы разнеслась весть о том, как эти трупы выглядят.

— Позвольте, мастер Маддердин… — Он посмотрел на меня с вопросом во взгляде.

— Шерскен причиняет страшную боль, — объяснил я. — Человек умирает в конвульсиях и страданиях. Эта агония так меняет черты лица, что после смерти они становятся ужасающе искажёнными. Это производит огромное впечатление на людей, которые прежде не видели подобного зрелища.

— Понимаю, — сказал он. — Значит, погибнуть должны все? — спросил он.

— Лучше всего — все, — ответил я. — Раз уж они дружили на земле, так пусть и на строжайший Суд Господень отправятся вместе.

— Так и будет, — сказал он.

— Если бы я мог дать совет относительно деталей, — произнёс я, — то прошу учесть, что шерскен действует довольно быстро. Это означает, что симптомы у первой из отравленных могут проявиться настолько стремительно, что это насторожит тех, кто ещё не отведал отравленного яства.

— Разумеется, — ответил он после недолгого раздумья. — Мы будем об этом помнить.

— К сожалению, должен также заметить,