Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

Справедливость восторжествовала: 12 марта 1917 года над Золотой горой и Перепёлкой взвились русские флаги. Порт-Артур снова наш!

Японский командующий маршал Камио накануне сдачи крепости сделал себе сеппуку (харакири по-нашему), поэтому капитуляцию подписывал никому не известный полковник, вроде бы исполняющий обязанности начальника походного штаба. Вместе с ним в плен сдалось около семнадцати тысяч японских солдат и офицеров, многие из которых были ранены. Это всё что осталось от некогда грозной 2-й Маньчжурской армии…

Поскольку в прошлую войну японцы по-джентльменски разрешили пленным русским офицерам вернуться в Россию, лишь дав подписку больше не участвовать в боевых действиях, сейчас офицерскому составу японской армии было предложено то же самое. Те, что не успели совершить ритуальное самоубийство, предложение приняли. 19 марта пришедший в порт Дальний американский пассажирский пароход «Тускания» принял на борт полторы тысячи человек – офицеров 2-й Маньчжурской армии и гражданских чиновников с семьями. Вечером того же дня лайнер вышел в море и взял курс на Иокогаму.

Вообще-то пароход «Тускания» был не американским, а английским: просто с началом войны его судовладелец быстро сменил «Юнион Джек» на флаг нейтральных Соединённых Штатов и продолжал как ни в чём не бывало эксплуатировать судно на океанских линиях. Имелись сведения, что «Тускании» уже доводилось нелегально перевозить японские войска в порты Китая. Но теперь ей предстояло выполнить аналогичный рейс на вполне законных основаниях.

Однако «Тускания» успела отойти от Дальнего лишь на пятьдесят миль, когда произошла трагедия. Вероятно, судно случайно наткнулось на сорванную с якоря мину. Оно затонуло в течение пятнадцати минут, и команда успела спустить всего две или три шлюпки. Быстро наступившая темнота, дождь и усилившийся ветер затруднили поиск терпящих бедствие людей. Все, кто оказался в ледяной воде, быстро погибли. Спасти удалось лишь одну шлюпку, в которой находились шестнадцать человек, в том числе пять женщин. В память о жертвах катастрофы в православных соборах Дальнего и Харбина были проведены молебны.

В этой связи грязные инсинуации англо-американской прессы, утверждавшей, будто бы «Тусканию» потопила русская подводная лодка, выглядят абсолютно бездоказательными. Перископ спасённым пассажирам наверняка примерещился, а их свидетельства о двух услышанных взрывах ни о чём не говорят, так как второй из них мог быть взрывом паровых котлов. Что же касается состоявшегося в апреле якобы «таинственного» награждения командира подводной лодки «Касатка» лейтенанта Васильева орденом Святого Георгия, то это вообще никакая не улика: Васильев ранее отличился в действиях в Немецком море и, по всей вероятности, получил заслуженную награду за прежние подвиги. Поэтому звучащие в адрес России голословные обвинения в «коварстве» и «подлом нарушении Гаагской конвенции» – насквозь лживы и являют собой образчик неуклюжей вражеской пропаганды.

* * *

Напротив чудом уцелевшего здания порт-артурского железнодорожного вокзала, украшенного затейливой башенкой с куполом, застыл на мели линкор «Хидзен». Тот самый «Хидзен», о котором японский поэт сочинил стихотворение-хокку:

Золотые блики в бухте –

Отраженье хризантемы

На носу линкора «Хидзен».

Удивительное совпадение: «Хидзен» затонул практически в том же самом месте, бухты, что и в прошлую войну, когда он именовался «Ретвизаном». Невероятный виток истории, не правда ли?

Ставшие русскими трофеями разбитые полузатопленные корабли были старыми и в военном отношении никакой цен-

ности уже не представляли. Куда большее значение имел тот факт, что из девяти покоящихся на грунте кораблей 1-го и 2-го ранга шесть – это бывшие русские крейсера и броненосцы, захваченные японцами в предыдущую войну. Их имена – «Ретвизан», «Пересвет», «Победа», «Полтава» и особенно «Варяг» – на слуху у всех, кому довелось пережить трагедии Порт-Артура и Чемульпо. А посему государь император повелел: бывшие наши корабли поднять, отремонтировать и ввести в строй! Понятно, что царь исходил не из военной целесообразности, а из пропагандистских соображений. Возвращение в строй «Варяга», «Ретвизана» и их сотоварищей должно было восстановить справедливость и отмыть Андреевский флаг от пятен, оставшихся на нём с прошлой войны.

Забегая вперёд, заметим, что монарший приказ был выполнен в кратчайшие сроки – благо, дешёвой рабочей силы в лице японских военнопленных и китайских безработных в Порт-Артуре имелось предостаточно. В течение двух с половиной месяцев пять упомянутых кораблей были подняты со дна и поставлены в ремонт. Не стали возиться лишь с «Мисимой» – бывшим броненосцем береговой обороны «Адмирал Сенявин», двенадцать лет назад сдавшимся в плен после Цусимского боя. Он был слишком сильно повреждён взрывом носового порохового погреба и восстановлению не подлежал. Собственно японские корабли решили не поднимать – их разобрали на металл прямо на месте их упокоения. Этой участи не избежал даже самый новый из затонувших в Артуре кораблей – линкор «Катори». Он хоть и был сильнее русских броненосцев, но на фоне дредноутов всё равно уже безнадёжно устарел. А восстанавливать его ради морального эффекта выглядело неразумным.

Но всё это – подъём, ремонт, парад вернувшихся под Андреевский флаг кораблей – будет позже. Мы же вернёмся к моменту падения крепости, поскольку нельзя пройти мимо ещё одного эпизода, чрезвычайно важного для нашего повествования.

Итак, 12 марта 1917 года, бывшая японская твердыня Рёдзюн, снова ставшая Порт-Артуром. Меж дымящихся развалин и неубранных трупов по направлению к центру Старого города неторопливо едет казачья сотня 19-го Сибирского имени Ермака Тимофеевича полка. Лихо заломив мохнатые папахи и взяв шашки наизготовку, казаки гарцуют на своих разномастных скакунах, взирая свысока на выбравшихся из щелей и подвалов китайских и японских жителей. Такими – гордыми и немного надменными – они попадают в объектив фотокамеры американского корреспондента и затем – на страницы многих газет и журналов. Впоследствии этим снимком у нас будут гордиться, за рубежом – пугать.

– Ну-ка, посмотрите, что там, за той дверью! – раздаётся приказ возглавлявшего отряд матёрого бородатого сотника. Его внимание привлёк вход, ведущий в подземное укрытие, похожее на убежище или склад.

Казаки спешились, двумя выстрелами из трёхлинейки сбили наружный замок. Из распахнутой двери в нос ударил отвратительный запах.

– Да это никак тюрьма, вашбродь! – выглянул спустившийся на разведку урядник.

Из затхлого подземелья без посторонней помощи смогли выйти на свет всего девять человек. Среди них выделялся один измождённый юноша – мертвенно бледный, неимоверно худой, со спутанной жидкой бородкой и безучастными глазами.

– Ты кто будешь? – спросил его сотник.

– Мичман Российского флота барон Аренс, – ответил тот, едва шевеля языком.

Прощай, постылый Портсмут!

Какое всё-таки благозвучное слово: Портсмут! Кажется, будто в нём одновременно слились портвейн и вермут. Но такая ассоциация возникает лишь у человека стороннего, непосвящённого. А у посвящённого заключённого – конечно же, речь о Казанцеве – отношение к Портсмуту сложилось совсем иное. Самое