Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

феврале 1917 года по всей стране прокатилась волна забастовок – начиная с Шотландии и кончая столицей. Самое неприятное – бастовали рабочие оборонных заводов, заявлявших, что их семьи замерзают и голодают. Правительство вынуждено было пойти на уступки рабочим: им повысили норму выдачи хлеба, а угольную промышленность фактически национализировали.

Но если с рабочими кое-как договорились, то с моряками всё оказалось сложнее. Тут поистине роковую роль сыграл приказ Адмиралтейства о сокращении продовольственного пайка нижним чинам флота. Особенно возмутило матросов уменьшение суточной нормы мяса до восьми унций. На кораблях начались митинги и стихийные бунты. Появились провокаторы, внушавшие командам кораблей, будто офицеры, аристократы и капиталисты жируют, в неограниченных количествах употребляя бифштексы, пирожные, мармелад и овсянку. В Шотландии моряков поддержали рабочие верфей на реке Клайд: они снова объявляют всеобщую забастовку. В числе их требований на сей раз появились политические лозунги: «Долой монархию!» и «Да здравствует народно-демократический строй!»… Ни король, ни правительство не были готовы к такому повороту событий.

Второго марта на аудиенцию к королю в Букингемский дворец прибыла разношёрстная делегация политиков и политиканов. В их числе – новый премьер Ллойд-Джордж, лорд Керзон, профсоюзный демагог Хендерсон… Ллойд-Джордж употребил всё своё красноречие, чтобы убедить Георга V отречься от престола. Мол, это позволит избежать глубокого политического кризиса. Монарх смалодушничал и согласился. Вечером того же дня он записал в своём дневнике: «Кругом измена и трусость и обман»…

Весть об отречении короля потрясла империю. Да и не только империю – весь мир. Одни ликовали, другие впали в глубокую депрессию. Конечно, власть монарха в Великобритании была далеко не абсолютной, а, скорее, символической; но умалять её значение никак нельзя. Именно король считался высшим третейским судьёй и гарантом незыблемости империи. И то, что им пожертвовали ради заигрывания с бунтующим плебсом, ситуацию в стране ничуть не улучшило. «Туманный Альбион» продолжал катиться в пропасть. Стало окончательно ясно, что верхи не могут, а низы не хотят. Почуяв возможную поживу, в Лондон устремились отъявленные мошенники, разного рода проходимцы, авантюристы, уголовники, социалисты и прочие любители рыбной ловли в мутной воде.

Политики, как водится, начали с того, что перегрызлись между собой. При этом их стремление к власти странным образом переплеталось с нежеланием брать на себя ответственность за происходящее. Сформированное на основе Палаты лордов Кратковременное правительство должно было управлять империей до созыва Всебританского Конгресса Прогрессивных Сил. Но ни конгресса, ни прогресса страна не дождалась. Само слово «правительство» следует писать в кавычках, так как собравшихся под его крышей пустозвонов, люто ненавидящих друг друга, меньше всего заботили государственные проблемы. Процесс пошёл от прогресса к абсцессу…

Как грибы после дождя росли какие-то партии, объединения, союзы и банды. Появились новые символы – например, красные флаги и красные пентаграммы. Наиболее радикальные группировки, называющие себя коммунистами, заявляли,

будто красный цвет – это цвет крови, пролитой революционерами в борьбе за всеобщее счастье. Именно из их уст впервые прозвучало ужасное словосочетание: «красный террор».

* * *

Выслать в охваченную революцией Англию социалистов, марксистов, смутьянов и прочих подрывных элементов первым предложил российский министр внутренних дел Протопопов. Мол, пусть потратят свою бурную энергию на окончательное разрушение и без того дышащей на ладан империи. Правителям Тройственного Союза идея понравилась. И вскоре в Гамбург со всей Европы и даже из Сибири потянулись опломбированные вагоны с разным революционным сбродом… Первыми прибыли Карл Либкнехт, Карл Радек, Клара Цеткин и Роза Люксембург, скромно именовавшие себя лидерами рабочего (?!) движения. За ними последовали Борух Аксельрод и Израиль Парвус. Из нейтральной Швейцарии приехал француз-дезертир – громогласно-бескомпромиссный наполеончик по имени (псевдониму) Лео Нин. Его сопровождали две эмансипированные дамы без комплексов – Инесса д’Арман и Жанна Ля Бурб. Из Австро-Венгрии в Гамбург под конвоем доставили воинствующих евреев-ортодоксов Белу Куна и Матьяша Ракоши. В их компании оказались также болгарин Раковский, словак Масарик и чех Бенеш.

Списки лиц, депортируемых из России, готовились под руководством Протопопова и утверждались лично государем императором. Поимённый перечень своих подпольных недругов царь увидел впервые и искренне подивился звучности их фамилий: Розенфельд, Апфельбаум, Губельман, Розалия Залкинд… Дзержинский, Менжинский, Мануильский… Воровский, Володарский, Урицкий… Особенно понравилась самодержцу фамилия Луначарский. Типа «Луной очарованный». Какая прелесть!

Прибывавших пассажиров сразу препровождали на шведский пароход «Дроттнинг София», стоявший в гамбургском порту под белым флагом с красным крестом. Это судно имело статус санитарного транспорта. Швеция, несмотря на свою политическую и экономическую ангажированность, формально считалась нейтральной страной, и именно через её посольство удалось договориться с Лондоном о предстоящем рейсе. Подлежащих высылке горлопанов разместили в опломбированных каютах; выйти из них им дозволялось лишь после того, как судно покинет территориальные воды Германии.

Дав прощальный гудок, «Дроттнинг София» двинулась в путь. До Гельголанда её сопровождали тральщики и лёгкий крейсер «Грауденц», на котором, между прочим, находились оба командующих союзными флотами – адмиралы Шеер и Колчак.

– Пустить бы торпеду в этот Ноев ковчег изгоев! – мечтательно произнёс русский адмирал.

– Что вы, этого делать ни в коем случае нельзя! – возразил его германский коллега. – Поверьте, находящиеся на его борту мерзавцы могут принести Англии больше вреда, чем наши пушки и торпеды!

– Возможно, – согласился Колчак. – Но где гарантия, что потом они не причинят такой же вред нашим государствам?

Шеер не нашёлся что ответить и промолчал. Порыв ветра донёс до мостика крейсера хоровое пение – это выстроившиеся вдоль борта революционные смутьяны дружно затянули «Интернационал». Позже они назовут себя Коммунистическим Интернационалом – Коминтерном. Ну, пусть будет так. Принимай, Англия, дорогих гостей!

* * *

Дверь камеры с лязгом открылась. Через порог перешагнули четверо – трое расхристанных матросов с винтовками и низкорослый гражданин в кожаной куртке и кобурой на ремне – явно главный. У всех на груди алели красные банты.

– Кто здесь Нэстор Мэхноу?

– Я, – отозвался обладатель змееподобных конечностей и колючего взора.

– Вы свободны! – торжественно произнёс главарь в кожанке. – Революционная власть отменяет несправедливый приговор и выпускает вас из темницы на волю!

Обитатели камеры посмотрели на Нэстора с завистью и ненавистью. Не растерялся только Казанцев:

– А я? Вы про меня забыли!

Низкорослый обжёг его пламенным революционным взглядом и спросил с недоброй ухмылкой:

– А ты кто такой?

– Я тоже политический! – нагло соврал узник. – Я аргентинский марксист Вольф Касаново. Упрятан в застенки королевским режимом за пропаганду революционных идей!

– Чем ты это можешь доказать?

– Я подтверждаю его слова! – уверенно заявил уголовник Джон Кэш. – Мы оба марксисты. Нас посадили за то, что мы рассказывали анекдоты про короля!

Трудно сказать, насколько убедительно выглядели слова заключённых, но Казанцева и Кэша из тюрьмы таки выпустили. Правда, их тут же принудительно записали