Дом бурь - Йен Р. Маклауд

– Это точно не она… просто очередная, э-э… последовательница. Тронутая, как и все они. Возможно, потеряла возлюбленного или сына. Или просто выпила слишком много церковного вина. – Он пожал плечами, ощущая, что покрылся холодным потом.

– И что же, – спросил капрал с пятном крови на униформе и единственным зрячим глазом, – нам с ней делать?

– Отпустите ее утром. Посадите в повозку и отвезите куда-нибудь подальше, чтобы она нас больше не тревожила. А пока не трогайте. Вы меня поняли?

Капрал ответил непостижимой улыбкой. «Мэ-ри-он. Мэ-ри-он», – грохотало в голове у Ральфа. Он снова бросил взгляд на существо в яме. Женщина выглядела воплощением безумия войны. И помыслить нельзя, что она существовала до того, как все это началось, и все-таки Ральфу показалось, что он ее знает… Возможно, у него изменилось выражение лица или и без того усталая поза, потому что узница перестала напевать свой мотив и протянула к нему худую руку, похожую на лапку паука.

– Ты… – раздался визгливый шепот. – Ты был там. Вспомни, вспомни – то лето в Инверкомбе. Ты ее знал… ты – это он. Ты тот самый…

В бок существа врезался кусок железа, она взвизгнула и скорчилась на бетоне, постанывая, качаясь из стороны в сторону, а еще один рядовой в это время с ухмылкой прицелился.

– Хватит! Я же приказал не причинять ей вреда.

Ральф отвернулся, по его коже бегали мурашки, и он уже сомневался в увиденном и услышанном. Как ни крути, война была средоточием страхов и суеверий, и его работа заключалась в том, чтобы подняться над ними, обеспечив ясность, логику и лидерство. Свернув не туда, он рухнет в бездну, о которой не стоило и думать. Но… она действительно упомянула Инверкомб? Нет, ему послышалось. Это, несомненно, просто еще один признак его смертельной усталости. Уверенный, что произвел плохое впечатление на солдат, которых, вероятно, больше никогда не увидит, пока не пошлет на верную смерть, Ральф велел рядовому, который привел его в ангар, немного отдохнуть, а сам вышел наружу.

В воздухе по-прежнему ощущалось зловоние, хотя дым немного рассеялся. Запахи войны: дерьмо, гарь и соленый привкус кордита. А еще гангрена и всепроникающая сырость, которая не пропадала даже в столь теплые дни. Понимая необходимость сосредоточиться на насущных делах, он по пути к себе зашел в командные палатки. Звякнул телефон, его зеркало засветилось, а потом виновато померкло, и, хотя чьи-то склоненные над картами головы поднялись, на звонок не обратили внимания. Штабные офицеры обсуждали вопросы и варианты, чтобы представить их генералу на заре. Оперативные планы, которые во имя высшего блага и великой победы неизбежно приведут ко множеству смертей. Впрочем, Ральф понимал, что они должны воспользоваться своим преимуществом в той мере, на какую способны усталые войска и работающие на пределе возможностей линии снабжения.

Здесь, впервые выйдя за пределы карт, на которых планировалось сражение, они обозначили дальнейший путь, и он витиеватым потоком зеленых стрелок, на которых еще не высохли чернила, вел на запад Англии. Черные челюсти Ральфовой мигрени опять клацнули позади глазных яблок, как будто у него в черепе поселилось нечто огромное, реальное, как уховертка, которую он однажды в детстве узрел увеличенной в картонной трубке калейдоскопа. Он в те времена был со смертью на короткой ноге, она вечно ошивалась где-то в тени, пряталась в чернильных останках каждого дня. Маленькое и невинное насекомое – то, каким образом оно ползало и трепетало на фоне ярких красок и света, проникавшего в окно больничной палаты, – стало частью галлюцинаций, которые сегодня опять вернулись в образе женщины в наряде из жуков. Он пошатнулся и схватился за край шаткого столика.

– Сэр? С вами все в порядке?

Он закашлялся, сглотнул, кивнул и вновь уставился на карту. Змеистые очертания дорог, изолиний и рек. Вьющееся русло реки Уай, Эйвона и более широкого Северна; милый, истинно английский пейзаж, оказавшийся в заложниках у чужеродных сил невежества, жадности и нетерпимости, намеренных его уничтожить. Реки сливались, делались полноводными, и где-то там, в точке столь же зыбкой, как и запах, что остается после женщины, покинувшей постель, вода становилась неприятной на вкус, начинала прибывать и убывать сообразно переменчивому настроению луны, и земля распахивала объятия навстречу соленому океану. Ральф задержал взгляд на части карты, о которой нередко думал, но едва ли осмеливался представить завоеванной – и да, он знал, что верным словом было «отвоеванной», – хотя именно в этом и заключалась цель всех стратегий. Но, возможно, после сегодняшней победы он и впрямь мог позволить себе мысли о том, что они добьются успеха, продемонстрировав такое мастерство и силу, что Запад признает поражение и положит конец этой ужасной войне. Да, размышлять о подобном финале было приятно.

Он осторожно коснулся новой точки на карте. Бристоль. Севернский мост. Те далекие холмы Уэльса, на которые он смотрел сквозь запотевшее окно автомобиля давным-давно, во время утренней поездки навстречу самому счастливому и самому печальному лету своей жизни. Он помнил колючие одеяла, шум мотора и грязную шею водителя. Из всех многочисленных мест Европы, которые они с матерью объехали в поисках лекарства, Запад Англии почему-то казался самым чуждым. В этом отношении ничего не изменилось. И, конечно, Инверкомб. Вот он, обозначен на карте, будто рядовой населенный пункт.

Ральф выпрямился и кивнул, пресекая речи офицера, твердившего о необходимости пополнить запасы угля. Под настороженными взглядами генерал вышел наружу и побрел дальше во мраке. В его маленькой палатке едва хватало места для сундука и койки. Так и было задумано; эта палатка стала его последним приютом, куда не мог проникнуть никто. Ветер все-таки доносил голоса солдат. Время непристойностей прошло, теперь они тихонько пели. Усталая песня звучала очень похоже на ту, что мурлыкала себе под нос сумасшедшая в наряде из мертвых насекомых. Это какой-то гимн? Может, новая патриотическая баллада? Ральф подумал, как было бы здорово, если бы завтра его увезли на телеге куда-нибудь в поле, подальше от грязи и хаоса. Потом он вспомнил ухмылку капрала с пятном крови на униформе.

Наклонившись, он поднял крышку сундука и отодвинул в сторону одежду и письма. Пахнуло плесенью. Этой вездесущей напастью. Ральф достал свою старую холщовую сумку. Расшнуровал, вытащив веревочки из ржавых люверсов. Внутри лежала россыпь блокнотов и перфокарт для вычислительной машины; резинка, которой они когда-то были скреплены в аккуратную стопку, рассыпалась на горстку хрупких червячков. «Мэ-ри-он. Мэ-ри-он». У него перед глазами все еще колыхался дикарский силуэт. С какой стати солдаты