Дом бурь - Йен Р. Маклауд

обнимая металлические дула своих драгоценных ружей. Клейд оказался поблизости. Он вдохнул исходящий от солдат запах страха и захотел расспросить их о войне. Он следил за ее ходом так внимательно, как только мог, хватаясь за каждый обрывок газеты, запутавшийся в пиракантовой живой изгороди вокруг Айнфеля. Он радовался победам при Бистере и Суиндоне, а еще – когда войска Йоркшира встретились с основной армией у Грэнтема. Даже Клейд, с его прискорбно ограниченными военными познаниями, понимал по фрагментам драгоценных карт, что у Востока не было никаких шансов теперь, когда Лондон и Престон оказались разделены. Так называемая столица была почти в пределах досягаемости западных орудий. К Рождеству все должно было завершиться, и Клейд с нетерпением ждал возвращения к нормальной жизни и Сладости. Но это было Рождество, предшествовавшее позапрошлому.

– Выходит, ты западник? – спросил солдат в кузове, оглядывая Клейда с головы до пят.

Клейд с энтузиазмом подтвердил, но солдат в ответ только сплюнул ему под ноги. Грузовик, битком набитый недугами и песнями, прибыл в какой-то двор, где их высадили посреди луж, велели прекратить ублюдочный вой и бормотание и просто построиться в шеренгу. Раздалось странное позвякивание, и Клейд на миг подумал, что солдаты прихватили с собой содержимое старых витрин из Места Встречи, но эти кандалы были новыми и блестящими, и возникли некоторые трудности, когда Потусторонние в коричневых плащах попытались надеть их на руки и ноги Избранных, зачастую имевшие слишком нетипичную форму.

А вот Клейду они пришлись впору, в отличие от тех, с которыми он когда-то игрался в Месте Встречи. Сайлус, у которого текла кровь из-за неправильно втиснутой стальной заклепки, опять начал невнятно требовать, чтобы парнишку отпустили. Он продолжал кричать, брызгать слюной и истекать кровью, когда его волокли прочь. Вскоре во дворе остались только Клейд и Ида. Хотя Ида казалась Клейду красивой, он знал, что трещины на ее лице и то, каким образом она говорила, не имея рта, заставляло Потусторонних бояться ее сильнее, чем большинство Избранных. И они притащили ее сюда без обычного плаща с капюшоном.

«Он со мной», – вот и все, что она сказала, протягивая черные ветви своих запястий, чтобы их заковали в кандалы, и хотя двух подменышей не раз могли разлучить, близость Клейда и Иды приняли как должное на протяжении следующих сменниц, когда их перевозили с места на место в кузовах грузовиков, повозках, вагонах, фургонах и прочих машинах.

«Мы должны были знать, что нас ждет – цепи… – Она поднимала свои худеющие дрожащие руки, хотя на самом деле цепи давно сняли. – Именно так всегда относились к таким, как мы. Скоро начнут клеймить крестом и буквой „П“…» Клейд видел приспособления в старых витринах и знал, что она имела в виду, но ничего такого не случилось, и он говорил Иде во время долгих переездов, ночей в тесноте и бесконечных часов на фабриках, что все не так уж плохо и, вероятно, скоро изменится к лучшему, как только наступит Рождество, Запад выиграет войну и они вернутся в Айнфель.

Он в смятении следил за новостями о битве при Ройстоне, которую даже «Бристоль Монинг Пост» назвала «значительным регрессом», а затем о Второй осаде Оксфорда и затянувшейся череде стычек на важнейшем участке фронта между Лидсом и Йорком. Карты теперь были на вес золота – если надзиратели случайно замечали, что он разглядывает, их немедленно отбирали у «пронырливого уродца-подменыша», то есть у него. Но Клейд все же сумел вникнуть в то, как обстояли дела в стране. Он понимал, что западные войска, встретившиеся с армией Йоркшира в Грэнтеме, теперь оказались разделены и что Лондон слишком далеко, орудия возмездия до него не достанут.

Война, их путешествия – все вошло в беспокойный ритм. Ничего толком не заканчивалось и не начиналось. Не было ни полного поражения, ни безоговорочной победы. Они все время что-то делали, все время ждали. Насмешки. Холодная бурда. Отсутствие Сладости – он узнал, расплатившись за урок синяками, что надзирателей бесит даже простое упоминание о ней. Иду нередко приходилось затаскивать волоком в двери очередной конторы или фабрики, а она беззвучно вздыхала, хрустела костями, и раны на ее теле кровоточили. Это дело все чаще перекладывали на Клейда, поскольку ему она сопротивлялась меньше, да и стонала не так сильно. «Осторожно… вот так, хорошо…» Бетонные полы. Вода в старых жестяных кружках. Ида и Клейд, мобилизованные в армию Запада, трудились на нужды фронта.

Он даже не догадывался, что до преображения Ида работала на сахарных заводах и обычно их возили как раз в такие места. Огромные бункеры с облупившимися наименованиями. «Болт» и «Киртлинг» в Бристоле, «Фрипп и Эддингтон» где-то еще. Сахар там уже не производили, но липкий запах еще витал в воздухе; не слишком приторный и смешанный с солоноватой горечью новых химических веществ, он вызывал у Клейда болезненные воспоминания о Сладости. Сахарный тростник, который удавалось протащить через французскую блокаду, был слишком ценен, чтобы тратить его на обыкновенную еду, и хлопок, в той же степени редкий, никто бы не пустил на изготовление банальной одежды. То и другое, а также кашеобразная древесная масса, измельченная порода из шахт и кристаллы, полученные из навоза, – все стало частью жизненно важного производства взрывчатки. Работа Иды заключалась в том, чтобы петь чанам, чье содержимое бурлило, кипело и извергалось, класть изувеченные руки на горячие края и уворачиваться от вращающихся шкивов, слушать бессмысленную песню машин, обучать их самих и их хозяев тому, как можно работать продуктивнее. Эти заводы со сломанными колесами и забитыми желобами выглядели очень грязными и совсем не похожими на аккуратные картинки, которые Клейд когда-то видел в газетных объявлениях. Иногда – и это были худшие выезды из всех – напичканные взрывчаткой фабрики просто взлетали на воздух, и Клейду с Идой приходилось бродить по руинам среди фрагментов тел в поисках ценных амулетов и пластин с заклинаниями.

Ида оставалась все такой же строптивой, и надзирателей часто приводили в бешенство ее медлительность и потеки липкой крови на коже цвета подгоревшей ириски. Она сказала Клейду, что всегда ненавидела свою работу в Гильдии кондитеров и вернулась к ней лишь после того, как Терри пошел в школу, потому что ей и Стэну понадобились деньги. Не то чтобы это – или что-нибудь еще – имело значение; песня Иды, даже когда она искренне пыталась общаться с машинами, звучала слабо, была пронизана болью. Однажды утром Клейд проснулся в полутемном сарае, к двери которого их нынешние надзиратели прислонили газонный каток, чтобы подменыши не