Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов

Алекс снова вздрагивает. Запись сделана два с половиной месяца назад. И пусть Святослав Григорьевич уже тогда предполагал возможность покушения, Бель уверен, что тому даже в голову не могло прийти, как всё случится на самом деле…

— Ошибка, о которой я упомянул, едва начав свой l’hymne des adieux [1], это «Синтагма», — продолжает мужчина и приглаживает бороду, щедро присыпанную солью седины. — Моё детище, моё сокровище. Препарат действительно прекрасен, и я верю, что когда-нибудь он выполнит сразу две важные миссии. Позволит вычищать слободы всех российских Посадов от чужеродных нам тварей. Бить прямо в ДНК, убирая чужаков и не трогая своих.

Он рассуждает об этом без лишних эмоций, спокойно и взвешенно, как видавший виды патологоанатом, выступающий перед студентами первого курса. Но вот пожилой миллионер подаётся вперёд и поднимает указательный палец:

— А ещё он поможет создать Русского Воина! Непобедимого. Сильного. Со стальными, без преувеличения, мышцами. Выносливого и несокрушимого, с генокодом такой чистоты и мощи, что одолеет любую напасть.

Дубинин вздыхает. Может, от тоски, что не увидит плодов своей работы, окончания разработки препарата, подлинного триумфа и марширующих по Красному Проспекту легионов «нового человека». А может, от печали, что вверяет ценную запись кому-то незнакомому, наугад, вслепую.

Алекс задумывается, изменил бы бхикшу своё решение, если бы узнал, что хранитель нэцкэ окажется из числа тех, кого Жнецы предпочитают депортировать на фонарные столбы?

— Дальнейшее вам станет известно из моих записей. Но, смею заметить, я веду речь не только об увеличении физической мощи подопытных. Когда препарат будет завершён, он позволит создавать государственную общность куда более сплочённую, чем это когда-либо представлялось возможным. Русские во все времена и без того были готовы драться за любой клочок своей земли…

Миллионер делает акцент на нужном слове, вызывая у Бельмондо новый приступ отвращения.

— … но с применением моей вакцины мир навсегда забудет о любых обвинениях нашей нации в захватнических настроениях. Психо и нейрофизиологические маркеры «Синтагмы», применённой к группе лиц единого генокода на отдельной территории — например, к личному составу военных частей Калининграда, — позволят привязать их к этому ареалу столь же надёжно, как пчёл к отдельному улью. И драться за этот улей мои «пчёлы» будут также остервенело, сколь станут равнодушны к чужой земле и собственности. Только так можно сохранить единство нашей великой нации. Её суверенитет, помноженный на незыблемость государственных границ, уступать которых я больше не намерен ни на сантиметр. Только так можно создать безупречного воина будущего, готового втридорога продать свою жизнь при защите дома и семьи.

Мужчина, возглавлявший одну из самых крупных фармацевтических компаний Сибири, а то и всей России, задумывается. Переводит взгляд на опустевший стакан и высокий графин, но передумывает подливать. Вместо этого теребит седую бороду свободной рукой и говорит печально, с изрядной долей иронии:

— Если же применить «Синтагму» сейчас… или, не дозволь Господь, она уже применена… это не вызовет ничего, кроме звериной агрессии всей экспериментальной группы. И тотальной потери контроля над их сознанием. Если мои соратники… бывшие, полагаю, соратники… не послушались и вакцина испытана на подопытных национальностях Посада, вы имеете дело с неуправляемой, злобной, отчаянной толпой, готовой прикончить любого, кто не имеет сходного феромонного следа…

Алекс вспоминает искажённые ненавистью лица. Звериные выпученные глаза, в полной мере оправдывающие ксенофобию «колготок», неуёмную жажду рвать, кусать и царапать. По спине парня пробегает капля холодного пота.

— Однако пока — сейчас, сию минуту, всё ещё, — «Синтагма» крайне нестабильна, — продолжает фармацевт на полотне домашнего слайдекса, всё же наливая из графина. — А я хорошо знаю, как легко поставить крест на любом начинании, если оно вброшенно в массы недоделанным, бракованным и огрешным. До окончания всех разработок, — вновь подчёркивает он интонацией, ещё раз доказав наличие имплантированных в горло суггестических модулей, — мой препарат попросту опасен. Опасен, потому что закостенелые умы, увидев эффект незавершённой разработки, скорее предпочтут уничтожить её, нежели довести до ума. Или решат подороже продать, не задумываясь о последствиях. Поэтому я оставляю тебе ключ с блокиратором, способным предотвратить развитие вируса, если в этом будет необходимость. Надеюсь, ты донесёшь его до нужных людей: до «кофейников», государственных химиков, до медиалистов, в конце концов. Но ни в коем случае не до чиновников или военных, запомни это…

Максим наконец издаёт тихий протяжный звук.

Словно услышав его, Дубинин из прошлого улыбается и кивает, едва заметно салютуя капитану КФБ стаканом. Добавляет, по-домашнему наваливаясь на подлокотник кресла и пригубляя:

— Триггер, спрятанный в моей формуле, не только понизит критическую активность РВ-419 и уничтожит применённые фосфорилгуанидины, но и взломает коды наномерных ферроволоконных новообразований на любой стадии роста. В данных, приложенных на этом носителе, ты найдёшь все необходимые инструменты для создания «противоядия». — Он замолкает на долю секунды, но всё же решается добавить: — Не скажу, что получивших защитный протоинтерферон ждёт благополучный исход. Смертность составит не менее 15%. Ещё 40% ждут кататония и кома. У остальных распавшиеся новообразования сформируют в мышечной ткани желеистые тела, требующие хирургического удаления. Это без учёта психических деформаций и экспонентного роста поведенческих отклонений. Однако тут я советую винить уже не меня, а людей, возжелавших опробовать «Синтагму» до того, как я подтвердил её полную готовность…

Дубинин отставляет стакан на ажурный столик. Усаживается поудобнее и тянется вперёд, чтобы отключить запись. Напоследок он вновь улыбается, в очередной раз доказав Белу, что быть внешне-милыми и симпатичными умеют даже самые опасные хищники этой планеты. Подмигнув в объектив, Святослав Григорьевич двумя пальцами шутливо отдаёт честь от седого виска.

— За сим прощаюсь… как там Маяковский говорил? Не сплетничайте обо мне, покойный этого ужасно не любил. Виновных в вашей скоропостижной утрате называть не стану за полной бессмысленностью оного. Ceterum censeo Carthaginem esse delendam! [2] Доброй ночи и удачи, кем бы ты там ни был! Не дай этой записи пропасть…

Две последние фразы Дубинин произносит на католингво, не во всех тонкостях изученном Алексом, но мим улавливает общий смысл и тоскливый настрой. После этого изображение мёртвого бхикшу исчезает, сменяясь деревом корневого меню носителя. Теперь все вспомогательные файлы доступны для изучения, и у немногочисленных зрителей нет ни малейших сомнений, что там они найдут наборы химических формул и детальные инструкции по изготовлению «Анти-Синтагмы»…

[1] Гимн прощания (фр.).

[2] Кроме того, я утверждаю, Карфаген должен быть разрушен (лат.).