Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов

правых, но особенно этого не афиширует и во время интервью всегда уходит от заданной повестки. Впрочем, тут для нас как раз секретов не осталось… — Вышка невесело усмехается и продолжает: — Вредных привычек вроде бы нет, не веган. Раз сто ложилась под нож, но готов биться об заклад, что вероисповедание не позволяло Гардт прибегать к искусственным органам и тканям, и она обходилась старой доброй донорской органикой. Да, ещё у неё два дополнительных высших образования — одно в Питере, одно в Праге.

Стуча пальцами по сенсорной поверхности планшетного экрана, подаёт голос и Зерно. Дотянувшись до тарелки, на которой ещё остался сыр, он суёт в рот ярко-жёлтую маслянистую пластинку и бубнит:

— Несмотря на принадлежность к касте уродцев, хех, наша тётя успела трижды побывать замужем. Сейчас снова разведена… От среднего супруга остались две дочери: Олеся и Анна, 52 года и 48 лет соответственно…

Зуммер, не отрываясь от планшета, начинает ходить по комнате, нелепо подскакивая на каждом шаге. Его тоже охватила лихорадка сбора информации, а потому он даже не замечает, как комично выглядит в чужой пижаме не по размеру.

— У обеих дочерей родилось по девочке, внучек Гардт зовут Мария и Изольда. Первой 23 года, младшей — 21. Анна сейчас в одиночестве живёт в Вене, у неё диагностировали рак горла… операцию делать отказывается по религиозным соображениям, вследствие чего жёстко ограничила контакты с прессой и роднёй.

Вышегородский открывает глаза. Слушает молча и мелко кивает, то ли подтверждая законность найденных данных, то ли впитывая. Бельмондо при этом неподвижен, как прячущийся в листве хамелеон.

— Вторая дочь Марианны Олеговны с обеими внучками проживает в Бостоне, США, — читает с экрана Куликов. — Её дочь Маша и племянница Изольда, хоть и на разных курсах и факультетах, учатся в Массачусетском Технологическом Институте. В России бывают редко, с делами корпорации не связаны и, по словам медиалистов, обе хотят работать…

— Стоп! — вдруг выпаливает Алекс, сцепляя пальцы перед лицом. — Вот оно… Максим, кажется, я знаю, что нужно делать.

Вышка не торопит, не перебивает, не лезет с расспросами. Он сводит воедино всё, что знал о феромоновых лицедеях до сего дня, умножая на горький опыт, полученный в этой самой гостиной. И взвешивает шансы.

— Теоретически, — наконец говорит он, обводя обоих заговорщицким взглядом, — это возможно… Но мы обязаны помнить, что твой новый клиент должен быть спокоен и подготовлен. С бхикшу такой номер провернуть не проще, чем с военным. Я бы даже сказал — сложнее. Если Гардт, для которой состояние стресса является перманентной чертой характера, заподозрит хоть ноту подвоха, мы не добьёмся эффекта. А она будет подозревать, потому что, полагаю, лично стояла за твоим наймом с помощью Динельт…

Зуммер молчит, Алекс теперь хмурится. День за окном давно потемнел, молниеносно сменяясь морозным очарованием ночи, в которой гудят танковые моторы. Посад готовится к неизбежному, сотрясаясь от внутренних дрязг и безуспешно травя густой лишай повсеместных стычек и грабежей лейкоцитами беспомощных полицейских.

Бель поражён, до чего же стремительно летит время. Словно стрела, пущенная в цель из мощного арбалета. Причём, что изумляет парня сильнее прочего, когда их с Лёней затянуло в водоворот побегов и пальбы, ему так не казалось. Всё происходящее представлялось размеренным, прозрачным, хоть подчас и сопряжённым с бегством или стремительными драками. А вот сейчас — когда он находится в собственной, когда-то считавшейся средоточием мирного уюта, гостиной, — минуты и даже часы отлетают со скоростью отстрелянных пулемётных гильз…

— Я сомневаюсь, что ты прошибёшь Гардт. Меня-то пробрало не сразу и не до конца, — добавляет Вышка, заставив Куликова в недоумении поднять брови. — И это притом, что я ранен и доверял тебе, Алекс… Уверен, что она клюнет?

— Нет, не уверен, — спокойно отвечает Бельмондо, вновь испугавшись ясности собственных мыслей. — Отсюда, предвосхищая твою догадливость, вот что я думаю предложить ещё…

Теперь он точно знает, что нужно делать. Осталось убедить в этом капитана. А потому он негромко, будто их могут прослушивать, излагает свой новый план. Простой, а оттого весьма эффективный. Однако требующий не только времени, которого катастрофически не хватает, но и немалого приложения сил. Когда через десять минут феромим заканчивает говорить, Зерно в третий раз издаёт неопределённое:

— О…

— Гарантий дать не могу, — подытоживает Максим. — Твой новый сценарий потребует подключения всей мощи Корпуса. Атака на такую персону, как бхикшу «Огня», пусть даже младшая, это тебе не к олигархам местным подкатывать…

— Ничем не сложнее боевого генерала, — тут же вворачивает Алекс. — Так вы поможете?

Теперь ему хочется любыми силами довести дело до конца. И пусть он ещё сам не разобрался в мотивах, толкающих его на противостояние со столь опасными людьми… Но слово сказано, и Бель не собирается врубать заднюю скорость.

— Максим, я повторю вопрос: Корпус поможет?

— Я сделаю всё, что в моих силах, — сосредоточившись на невидимой точке в верхнем правом углу слайдекса, наконец обещает Макс. — Считай, что согласования уже начались, переговоры тоже. Надеюсь, всё получится. В конце концов, слухи о нашем всесилии в последнее время стали сильно преуменьшать…

И вдруг, словно прочитав мысли мима, добавляет, заставив того внутренне содрогнуться:

— Однако ещё на берегу… до того, как я войду в инфоспатиум и начну сыпать отчётами, вынужден задать тебе вопрос: почему ты это делаешь, Алекс? Зерно вот мечтает попасть домой. Большинство новониколаевцев тоже хотят с головой забраться под одеяла, при свете карманного фонарика пережидая окончания кошмара… Так почему ты сам предлагаешь мне этот вариант, эффективный и опасный в равной степени?

— Наверное, потому что обязан… — кивает Бельмондо и тоже смотрит вверх, словно там есть что-то интересное, но доступное лишь ему и капитану. — Посаду, себе, тому же Зерну… Считай, что на эту амбразуру меня зовёт внутренний Матросов, ладно?

Куликов издаёт смешок, но вовремя затыкается. Уж он-то точно ни за что не пошёл бы на подобную глупость. Но Алекс слишком погружён в себя, чтобы заметить и обидеться. Машинально потирая грудь, отбитую Вышегородским, он вдруг разрождается желчной, полной тоски речью:

— А если без шуток, господин капитан, то чему моя история может кого-то научить?

Он в мелочах, будто оживший спектрометр, различает не только запахи, наполняющие квартиру-нору, но и сопутствующие им эмоции. Кровь, пот, дыхание, оттенки искусственной еды, пыль на внутренностях компьютера и планшета, грязь следов на полу, истончающийся