Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

— это очень серьёзная жертва. А кровь собственного ребёнка — и вовсе… моя леди… ну… практиковала, в общем. Всерьёз. У неё, впрочем, не рождались здоровые дети… близость демона влияет… неважно. В общем… кое-какие основания думать, что папочка Нагберт тоже практикует… есть.

— Чокнутые вы все тут, — с сердцем сказал Барн, которому впрямь было нестерпимо это слышать. — Как можно… дитё… так, небось, и собака со щенком не сделает…

— И как же тебя не ругать «прелестью», ягнёночек, — грустно сказал Индар. — Или беленьким, как Нагберт говорит. Ты же, бедняга, угодил в среду, где такому, как ты, пропасть так же легко, как мотыльку — под колпаком лампы… Это я тебе, золотко, как тот, кого принесли в жертву, говорю. И уверяю тебя: мои милые родственники не только угрызений совести, но и сомнений ни секунды не чувствовали. Просто решили, что мной будет выгодно кормить принца Рандольфа… и сказочке моей конец… Да и мессир Рэдерик, полагаю, мог бы многое сказать на эту тему.

— Меня пока не принесли, — сказал Рэдерик, каменея лицом. Поднял с пола щенка и прижал к себе, прижался щекой к плюшевой спинке. — Но, конечно, собирались. И до сих пор собираются, только я не знаю как.

Барн сгрёб его в охапку вместе с собачкой.

— Мы не дадим, — сказал он.

Рэдерик выдохнул. Барн его очень успокаивал. Мне кажется, только в обществе Барна наш принц чувствовал себя в настоящей безопасности.

— Так, — сказал я. — К этому… к детям, жертвам и всему такому… мы ещё вернёмся, Индар. А пока скажи, как вытряхнуть эту дрянь из заболотцев.

Индар посмотрел на меня, хлопая ресницами, — изобразил насмешливое непонимание.

— Ты, случайно, ни обо что головой не бился? — спросил он ласково. — Похоже, у тебя где-то фарфор треснул. Я же объясняю: это прослушка! Как только ты попытаешься дёрнуться в эту сторону — Нагберт немедленно узнает! Ты хочешь вломить нашу шикарную шпионскую схему? Чтобы он перестал спокойно вести себя в королевских покоях? Ты совсем спятил или это временное помешательство?

— А с ними что будет? — спросил я.

— Да какая тебе разница, что с ними будет! — Индар закатил глаза, тряхнул чёлкой, изображал аристократа, утомлённого мирской глупостью. — Они что, родственники твои? Друзья? Денег тебе должны? Да просто копоть заболотская, натявкали на принца и требуют демон знает чего! Да пропади они пропадом, что нам за дело!

Я не знал, как объяснить.

Индар был прав.

Но они были — гражданские на моей войне. Беззащитные наивные простецы, которых кто-то прислал прямо в пасть. Я так же не мог их оставить в беде, как не мог оставить гражданских в секторе обстрела, не попытавшись вывести хоть кого-то.

Мне казалось, что это нестерпимо подло.

А подставляться — глупо.

А бросить — подло.

А подставиться — значит, всех подставить. И Норфина, и принца.

И тут меня осенило!

— Хех! Ничего, аристократишко! — сказал я весело. — Мы, смекалистый плебс, надуем Нагберта! Ты рассказывай, а уж мы надуем, будь спокоен! Сплетём такую сеть — килечка не выскочит!

Рэдерик и Барн взглянули на меня с одинаковой надеждой, а Индар только картинно прикрыл лицо ладонью.

— Ты безнадёжен! Слушай.

Кроме информации я прихватил с собой и несколько золотых: опыт Индара подсказывал, что они не помешают. Шёл по Резиденции Владык — и чувствовал себя лютейше богатым аристократом: в жизни не таскал с собой непринуждённо столько золота. Пять золотых десяток! Я мог бы купить себе этот замок — примерно такое было ощущение.

И хотелось ржать над самим собой. Я так и не освоился со своим положением. Я люблю вторую женщину Прибережья, общаюсь с королевой и принцем… а ощущаю себя нищим офицером, для которого звание капитана — потрясающий карьерный взлёт. Впрочем, всё это — смешные пустяки.

Чтобы создать себе алиби, я спросил у нескольких лакеев, — в Резиденции завелись лакеи, их оказалось больше, чем я ожидал, они носили зелёную позолоченную униформу и делали надменные лица! — уехали ли газетёры. Спрашивал и у солдат Норфина, но у меня было такое впечатление, что Нагберт, в случае чего, будет допрашивать лакеев, а не гвардейцев, так что солдат — так, на всякий случай. На моё счастье, щелкопёры разъехались не все. С некоторыми ещё разговаривал Вэгс, некоторые о чём-то шушукались с Люнгерой… про Ликстона мне сказали, что он и кто-то из его группы уже собираются уезжать и выносят светописцы и прочую аппаратуру к моторам.

И я дёрнул бегом — что было совершенно логично: я же хочу застать Ликстона!

И ожидаемо налетел на заболотцев у парадного входа.

И у меня случился приступ чистой детской радости: мне не надо было знать их в лицо, не надо было больше ничего выдумывать! Я мог, мог встретить их совершенно случайно — и при этом просто не мог не ощутить эту дрянь у них внутри! Дар чуть не спалил меня до черепков и пепла!

— Мессиры, эй, мессиры! — заорал я совершенно неприлично. — Постойте!

Это их поразило. Они остановились и уставились на меня.

Я понял, что это впрямь заболотцы: у одного, довольно молодого, с умным злым лицом фанатика, лохматого и в очках, на лацкане был металлический значок — белый эмалевый прямоугольничек с зелёным листом папоротника. Просто знамя он на себе носил, как брошь. А второй, старше, хмурый, брюзгливо спросил:

— Что вам угодно… э… мессир?

Я узнал голос. Тот самый, который обиделся на Нагберта у него в гостиной.

— Бог мой! — воскликнул очкарик пафосно. — Мертвяк с побережья!

Я щёлкнул каблуками.

— Позвольте представиться, мессиры: капитан-мертвяк Особого Её Королевского Величества Отряда. Некромант. И вы, конечно, можете идти, куда шли, но если вдруг умрёте в ближайшее время, не вините меня. Я предупредил.

И повернулся, чтобы идти прочь.

— О нет, постойте, мессир капитан! — очухался третий, самый старший и самый молчаливый.

Ещё и самый умный у них, наверное.

Я остановился.

— Вы не могли бы яснее объясниться, мессир? — хмурясь, спросил очкарик.

— Хорошо, — сказал я. — Объясняюсь яснее: от вас адом тянет, мессиры. У меня такое чувство, что вас кто-то проклял… ну или какая-то неживая погань привязалась. Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, что в этом замке творилось ещё месяц назад? Ад, ад тут хозяйничал! Покои короля и принца мы, положим, вычистили от нечисти, как сумели, но всё остальное здание… сложно сказать. Кому-нибудь из свиты убитого короля могло прийти в голову, просто по злобе или шутки ради, проклясть половицу или дверной переплёт. А вы наступили или дотронулись — и огребли.

Они переглянулись.