Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

Я подошёл ближе и протянул к очкарику руку. Он так смотрел на меня сквозь свои стекляшки в золотой оправе, будто я поднятый кадавр, — причём поднятый давно и уже пованиваю — но не отстранился. И я почувствовал мерзкое тепло у него в грудной клетке. Это ему всунули тварь в сердце.

— Я нашёл, — сказал я. — Чую её.

И вдруг очкарик изменился в лице. Его взгляд сделался по-детски беспомощным, беспомощным и испуганным.

— Ой, — сказал он таким же детским тоном, — оно же… шевелится!

И передёрнулся от омерзения, схватившись за грудь. Теперь он смотрел на меня, как раненый солдатик на медика. С надеждой.

— Мне нужна капля вашей крови, — сказал я. — Не бойтесь. Все разрезы, которые делаются ради обряда, закрываются быстро. Я бы дал свою — но видите же…

Очкарик протянул мне ладонь. Доверчиво.

Я резанул так аккуратно, как умел — благо знал, что нож острый, как бритва, — и тихонько запел. Я впервые использовал эту формулу, поэтому не торопился, стараясь ничего не забыть.

— Истеки собой, дитя бездны, — пел я вполголоса. — Где тебе дело, где тебе пища, где тебе место, там тебе быть, покинь это тело… — и тут показался дымный хвостик, будто твари стало неуютно под рёбрами заболотца.

Этот-то хвостик я и намотал на окровавленный нож. И потянул.

Зрелище было безумное и завораживающее. Я вытягивал из очкарика дым, будто занозу из раны или змею из щели, куда она забилась. Бедолага зажмурился, его лицо выражало боль и крайнее отвращение. Его товарищи смотрели в ужасе, но деваться им уже было некуда.

Тварь дёргалась, но у неё не было настоящей плоти, только жаркая сила демона — и я её вытащил мало-помалу, извивающуюся дымную струйку. И окровавленным ножом с гадом, намотанным на лезвие, в пару касаний начертил закрывающую звезду.

Гад соскользнул в звезду, но не ушёл сквозь неё, а остался извиваться на исцарапанном паркете. Ах, так, подумал я, достал совсем сточенный огарок свечи, крохотный, как пилюля, и втёр его в звезду. Дымная тварь конвульсивно задёргалась — и рассыпалась мелкими тёмными клочьями, вроде копоти с линейной лампы. Не ушла в ад, а сгинула совсем, с удовольствием подумал я.

Очкарик выдохнул.

— Господи, — пробормотал он. — Мессир, простите, я, кажется, был груб с вами… а сейчас всем телом чувствую… вы спасли меня от смерти?

— Да, — кивнул я. — Но сейчас не время. Ваши коллеги ещё в опасности.

Он закивал, мелко и часто:

— Конечно, мессир. Конечно, — и отошёл в сторонку.

А я вытащил из заболотцев ещё две штуки. Я гордился собой невероятно: я впервые совсем один схлестнулся с демонами, хоть и совсем мелкими, и не просто вышвырнул их в ад, а уничтожил начисто. Карла бы мной тоже гордилась, думал я. У меня даже получилось сработать с кровью совершенно постронних людей.

Я молодец.

А заболотцы смотрели на меня восхищённо. Я думаю, они хорошо всё прочувствовали и поняли. Невозможно не прочувствовать и не понять: мы их кровью всё это закрепили. Так что благодарили они, как положено, и жали мне руки — не побоялись дотронуться до фарфорового мертвяка. И всучили мне визитки, которые пока было некогда рассматривать.

— Вы фронтовик? — спросил обидчивый. — Воевали за Прибережье и вас…

— Да, — сказал я. — Убили в бою. Так случается, мессир. Всё уже хорошо, опасность миновала. Вы отдыхайте, а мне надо бежать. Я надеялся переговорить с одним человеком, а теперь и не знаю, догоню ли.

— Удачи вам, мессир капитан, — сказал очкарик. — Я… да я думаю, можно сказать прямо: мы все вам этого никогда не забудем. Мы действительно безобразно расслабились. А ведь это Перелесье, можно ждать любых подлостей…

— Мессир Керик? — прочёл я на визитке. — Мессир Керик, скажите своим дома, пусть сюда присылают специалистов с Даром. Иначе у вас мало шансов.

— С Даром, — повторил Керик. — Конечно. Я передам. Конечно.

Я кивнул и выскочил из Резиденции на свежий воздух. Пробежался по двору — и обнаружил, что площадь у парадного входа уже почти пуста, на ней только караул и два мотора с бело-зелёными заболотскими флажками.

— Уехали корреспонденты, — сказал фронтовик, переодетый гвардейцем. Выправка для гвардейца у него была безобразная, зато взгляд — как прицел винтовки.

— Досадно, — сказал я. — Забыл передать важную вещь… Ну придётся теперь записку отправлять с посыльным.

И пошёл назад в Резиденцию. У меня в душе всё пело. Я ещё разок раскланялся с заболотцами, которые направлялись к своим моторам, и вошёл в замок триумфально.

Ощущая себя Дольфом и Церлом разом.

Но Судьба определённо не любит слишком самоуверенных. Я пошёл к лестнице, которая, по моему разумению, вела в покои принца на второй этаж, поднялся — и оказался в какой-то пустынной сумеречной галарее. И только выглянув в окно, сообразил, что это не та лестница.

Я ругнул древних строителей Резиденции Владык, превративших её в лабиринт. Говорят, Ричард Золотой Сокол любил выпить — я подумал, что он, очевидно, всё время держал поблизости трезвого лакея, который, в случае чего, был готов показать ему дорогу.

Тут и трезвый запросто может заплутать.

Некоторое время я пытался сориентироваться на местности. Судя по потемневшим портретам невесомых дев в тяжёлых старинных платьях и канделябрам, изображающим пышные золотые цветы, я ухитрился заскочить на территорию королевы или принцесс. Мне бы надо было спуститься и найти правильную лестницу, но я опрометчиво решил, что сейчас пройду по галерее и попаду куда надо.

И я уже успел пробежать половину галереи и видел вдалеке выход на нужную лестницу и круглый, ярко освещённый солнцем зал, куда мне надо было попасть, как вдруг я запнулся обо что-то.

Не глядя дёрнул ногой — и понял, что держат меня. За ногу. Крепко.

И осознал смысл этого прикосновения: Дар полыхнул, как костёр, куда плеснули бензина. Потом уже посмотрел, чувствуя, как от жара поднявшегося Дара греется металл между костями.

Густая дымная чернота, вытекая из щели между резными панелями, обхватывала мою лодыжку — и медленно поднималась по ноге к колену. Она была почти бесплотная, как и те маленькие сущности, которых я намотал на нож, но сильнее, намного, намного сильнее. И хуже всего — я осознал, что она держит не тело. Не металл и кости.

Она держит то живое, что осталось внутри металла и костей.

Вот тут-то я и ощутил ледяную хватку ужаса на своём горле.

— Так, — сказал я, пытаясь взять себя в руки. — Истеки собой, дитя бездны.

Дитя бездны как будто на миг заколебалось. Петля темноты на моей ноге