Князь мертвецов - Илона Волынская

не понимал, кто вызывал у него бо́льшую гадливость – налетчики или полицмейстер. Налетчики – грязное простонародье, такими они родились и так прожили, а полицмейстер… дворянин, продающий свою честь по дешевке! Какой… дурной тон. Хуже лебезящего Мелкова!

– Сокрушительный гнев Велесовой Крови, правый гнев! – не обращая внимания на то, что даже губернатор уже косится неодобрительно, а остальные откровенно морщатся, продолжал заливаться соловьем Мелков. – Это ж надо, до чего дошли иноверцы в зверствах своих над православными! Убить нашего Ждана Геннадьевича, этого честнейшего, светлой души человека! И трех городовых с ним – государевых людей!

– И четырех преступников, которых эти самые государевы люди должны были охранять, – меланхолично добавил отец, и Мелков замер с открытым ртом.

– Что вы хотите этим сказать, Аркадий Валерьянович? – Губернатор откинулся на спинку массивного кресла и переплел пальцы на обширном чреве. Расчесанная ласточкиными хвостами борода его воинственно подрагивала.

– Что тут скажешь, ваше превосходительство. – Отец тяжко вздохнул. – Вчера вечером, когда я покидал свой кабинет, в полицейском участке на Тюремной площади находились четверо арестантов. Двое налетчиков, напавших прошлой ночью на Моисея Карпаса…

– Еще и этот! Да тут целый еврейский заговор виден! – по-бабьи всплеснул руками Мелков.

На него посмотрели все. Отец так наиболее выразительно.

– Нет? Не виден? – неуверенно переспросил Мелков. – Молчу…

– Напавших на Моисея Карпаса и представителя Путиловских заводов господина Гунькина, – продолжил отец. – А также двое господ, высланных в губернию под надзор полиции: Иван Акимов, сын священника, и Петр Мельников, из крестьян, арестованные полицмейстером на гимназической вечеринке.

– Этих-то почему из участка в тюрьму не отправили? – неприязненно пробурчал губернатор.

– Из-за непродуманных действий господина полицмейстера вменить этим двоим мы можем разве что противозаконное питье чая.

«На самом деле из-за меня, у полицмейстера как раз все было продумано. Может, и хорошо, что я отцу до сих пор ничего о себе не рассказал? И врать ему не приходится», – подумал Митя.

– Господин Меркулов, про неприязнь меж вами и Жданом Геннадьевичем известно всем, – процедил Лаппо-Данилевский.

Что пусть богатый, но обычный помещик и один из многих гласных городской думы делал в кабинете губернатора, когда туда срочно явился отец с главами полицейских ведомств, было непонятно, однако губернатор Лаппо-Данилевского оставил, и остальные вынуждены были промолчать, а Мелков так и вовсе льстиво улыбался. Вот кому следовало бы родиться оборотнем – был бы у него хвост, было бы чем вилять.

– Но уж сейчас, после его мученической смерти от рук инородцев, можно было бы проявить… приличествующую сдержанность, – продолжал Лаппо-Данилевский. – De mortuis aut bene, aut nihil.

– …Nisi verum[37], – не поворачиваясь бросил отец и, глядя только на губернатора, продолжил: – Однако мне многое показалось странным в этом деле о вечеринке, и я воспользовался их поднадзорным положением, оставив этих двоих под стражей в участке для дальнейшего разбирательства.

«Хорошо, что Ингвар не слышит», – меланхолично подумал Митя.

– По жандармскому ведомству эти двое давно под подозрением. Я уверен, что у них где-то тут подпольная типография. И за зимними волнениями вокруг рабочих бараков наверняка стоят они! – Богинский стиснул холеные руки в кулаки.

«А того, что в бараках попросту мерзко, – недостаточно?» Митю вдруг захлестнуло чувство острой неприязни к ротмистру, изрядно удивившее его самого.

– В участке на ночь оставались четверо заключенных. Городовой на посту у камер, городовой в самом участке и третий – в сторожевой будке.

– И как вся эта разношерстая публика оказалась у железной дороги? – проворчал губернатор.

– Простите, ваше превосходительство, за вмешательство… – вкрадчиво начал Лаппо-Данилевский. – Но хотелось бы сперва понять, а как там очутился сам Аркадий Валерьянович? Нагнать убийц проклятых, когда те еще теплые трупы тащили прятать, – за такое орден давать надобно, Станислава к примеру! – Голос Лаппо-Данилевского прозвучал с такой издевательской восторженностью, что у Мити аж во рту кисло стало.

– Так есть у него Станислав! – заверил Потапенко.

– Ну так Анну, можно даже сразу первой степени – за чудеса! Чтоб эдак настичь негодяев, выехать Аркадий Валерьянович должен был не иначе как одновременно с убийством. Как такое может быть?

– А и правда? – тихонько пробурчал себе под нос Шабельский.

«Я – светский человек, – мысленно убеждал себя Митя. – Я не дрогну, я не позволю себе показать, что нечто меня смущает или задевает».

– Резонный вопрос, Иван Яковлевич, однако полицейская работа такова, что не всегда мы можем открыть, откуда получаем свои сведения, – если, конечно, хотим получать их и впредь, – покачал головой отец.

«Я – светский человек…» – продолжал мысленно приговаривать Митя, чтобы не воззриться на отца с негодованием – его к полицейским осведомителям приравняли? Возмутительно!

– Но позвольте… – начал Лаппо-Данилевский.

– Позволю, – вмешался губернатор. – В смысле, умолчать позволю. Да и никаких чудес я не вижу… – Он скользнул взглядом по Мите. – Разве что дальность и впрямь совершенно удивительная, как и интерес ко всяческим убийствам… хотя тут понять можно… Так что пусть уж полиция хранит свои тайны, господа. Ради раскрытия тайн иных, противузаконных.

– Так может и у Ждана Геннадьевича были полицейские тайны! – вмешался Мелков.

– И потому он, вопреки моему приказу, велел городовым выпустить арестантов?

– Никак он не мог приказать! – довольным тоном опроверг его слова Мелков. – Вы его выгнать изволили, бедный наш полицмейстер и не полицмейстер уже был вовсе! Так что городовые не должны были его слушаться! – И с торжеством огляделся.

– Хорошо, предположим, приказы отдавал кто-то из городовых. Или даже кто-то из арестованных, – с покорной иронией согласился отец. – Факты таковы, что все они оказались на недостроенных железнодорожных путях разом с ящиком взрывчатки.

– Инженер Пахомов угрожал бомбой моим уланам! – возмущенно вмешался Шабельский.

– Тогда и вовсе все ясно! – снова влез Мелков. – У них там на чугунке взрывчатки – на каждом шагу! Вот ее и использовали для преступного умысла!

– Какого, собственно, умысла, Феофан Феофанович? – тихо спросил отец.

– Ну как же… убиения… государевых офицеров… православных…

– И каким же образом эти самые офицеры… оказались на строящейся чугунке? – Отец зажал один палец. – Ночью? – Он прижал второй палец. – В компании уголовников? – Третий палец. – Со взрывчаткой вовсе не того образца, что на чугунке используется, а наоборот, в точности похожей на столь любимые господами нигилистами самодельные бомбы? – Отец прижал и четвертый палец.

– Как арестованные это всё объясняют? – отрывисто спросил губернатор.

– Утверждают, что полицмейстер и его присные привезли эти самые бомбы, чтоб взрывать строительных големов. Обнаруженные возле насыпи останки големов это подтверждают. Вполне вероятно, также собирались убить инженеров и каббалиста, а наутро как ни в чем не бывало вернуться в участок и вернуть заключенных. И никто б их ни в чем не заподозрил!

– Раньше гнать надобно было, попустили вы, Аркадий Валерьянович, не в обиду вам, – гулко вздохнул простодушный Потапенко.

В кабинете воцарилась тишина, остальные старались не смотреть друг на друга и тем более на губернатора, который и не позволил выгнать полицмейстера раньше. Сам его превосходительство несколько смущенно откашлялся.

– Что вы такое говорите, Михал Михалыч! – возмутился Мелков. – Сами с Жданом Геннадьевичем столько лет разом служили! А вы, Аркадий Валерьянович? Гнались за этими инородцами, лично их с жертвами зверства на руках схватили – и слушаете теперь их враки? Да они вам что угодно наплетут, чтоб казни за убийство избежать! Напали на них, как же! Может, они сами тех големов повзрывали! А взрывчатку взяли такую… не такую… чтоб подозрения от себя отвести!

– Начнем с того, что инженер Пахомов русский и православный…

– За границей учился, – немедленно объявил Мелков. – Считай, всё, отрезанный ломоть.

– Даже если посчитать заграничное образование пороком, зачем им взрывать собственных големов?

– Мне-то откуда знать?