Потомок седьмой богини - Алессандра де Амальфи

Шагнув в портал, я обернулся. Всего на миг.

– Что бы это ни было, можешь засунуть себе это в зад.

Глава 24

Для лекарства требовалось не так много ингредиентов, но я бесконечно посылал записки о необходимых товарах с помощью приставленных ко мне слуг, и их, как ни странно, исправно закупали. Канал оказался налаженным настолько, что даже товар из Кетрингтона пришел на следующий день – а пути до него было дня четыре. По морю.

Иногда я откровенно издевался, задавая все более сложные задачки и делая ставки на то, как быстро мою просьбу сумеют выполнить. Выходило забавно, но и это наскучило: они раз за разом справлялись, пусть и не всегда идеально, а я все еще сидел в комнате, ставшей мне тюрьмой. Действие порошка – пыли, пыльцы, крошки? – мешавшего колдовать, не прекращалось, и я намеревался просто дождаться обратного. Вряд ли кто-то из моих пленителей был настолько тих, что мог проникнуть в покои без моего ведома. Бездельничать, конечно, не позволяли: приходили за снадобьями раз в три дня, требовали увеличить дозу, потому что не видели изменений в состоянии Дюваля, но я бесстыдно врал и рассказывал о накопительном эффекте лекарства и необходимости продолжать прием.

Однажды снадобье все же подействовало – я добавил чуть больше трав, чем следовало, в качестве эксперимента, – и господин Дюваль лично заявился, чтобы отчитать меня и пригрозить расправой. По всему телу его тогда пошли отвратные волдыри, что чесались и лопались, доставляя массу неудобств.

– Прошу простить, великодушный, – пролепетал я, глубоко кланяясь. – Я стал так невнимателен. Сами понимаете, возраст.

– Не возраст это, а натура твоя ядовитая! – прогрохотал Дюваль, грозя пальцем, будто ребенку. Впрочем, на его фоне именно им я и выглядел: щуплый, беспомощный. – Сейчас же берись за дело!

– Все уже готово, хозяин.

Я почти по-змеиному шипел, но его ничуть не удивили ни моя манера говорить, ни сами слова, что я произносил. Он наивно взялся за снадобье, что я протянул, и тут же припал к нему губами. Думал, наверное, что мне незачем нарочно ему вредить, или же по глупости не таскал с собой кого-то более подозрительного, чем он сам. За это и поплатился. Один глоток – и кашель задушил его, иссушил горло. К несчастью, он подготовился к подобному раскладу: перед тем как едва коснуться зелья языком, постучал по двери, и в комнату вошел слуга с кувшином воды. Дюваль выпил его залпом, после чего его мгновенно вырвало. Эффект, не успев толком начаться, сошел на нет.

– Не хочет по-хорошему, – бросил он кому-то за пределами комнаты, вытирая рот предложенной слугой салфеткой. – Тогда пусть подумает в другом месте.

Я встал, выпрямился, развел руки в стороны – хватайте, пойду куда скажете. Один из стражников, подойдя, чуть замешкался, а затем вытащил из набедренной сумки сжатый кулак и раскрыл руку прямо над моей головой. На остатки волос и кожу тут же осели блестящие пылинки, ударившие в нос едким запахом. Стало щекотно, и я инстинктивно тряхнул головой.

Темница встретила сыростью и холодом. Конечно, к таким условиям я не привык, а в сложившейся ситуации и не знал, как смогу их перенести, но выбора не было. Мне надоело прислуживать. Можно было выдумать еще множество способов подшутить над хозяином дома и загонять слуг, но это стало пыткой. Приспособиться не составило труда, подыгрывал я с азартом, работа была не пыльной. Хотя, если вспомнить про то, почему я оказался лишен магии… Но мне хотелось тишины.

Сил не было. Никаких.

Даже травы для снадобья я перетирал, борясь с оглушающей болью в пальцах и опираясь на стену или стул, иначе мог упасть. Когда кто-то входил, я был бодр, надменен и хитер, но, оставшись один, тотчас падал на пол, доползал до кровати и проваливался в сон, обычно тревожный и прерывистый. Скорее всего, так чувствуют себя старики.

Молодое тело не в силах омолодить душу, а моя на этом свете точно задержалась дольше положенного.

В темнице меня посещали реже. Часами я сидел в одном положении, пока мысли роились в голове, точно взбешенные крысы, лишь вздрагивал от холода да терся о стену, когда частички порошка раздражали кожу. Спина за эти недели окончательно зажила, покрывшись толстыми, безобразными рубцами, но ныла, будто где-то под кожей раны все еще горели и кровоточили. Фабиан дурно обработал их, пусть без его помощи я бы и не обошелся.

Порой я задумывался, удалось ли Иветт обольстить короля и вернуть его расположение за время моего отсутствия. Как Фабиан воспринял мою пропажу? Посчитал ли, что я сбежал, получив более выгодное предложение, или что предал его, продав сведения о его силе третьей стороне? Не было нужды пытаться заполучить меня снова – даже мне эта затея казалась неоправданной, – но теперь он лишился единственного рычага давления на Ниррити.

О, Ниррити! Я так привык к нашей связи, что, потеряв ее, будто лишился части души, хоть прежде и не знал, что способен такое испытывать. Вот уж кто искренне забеспокоился, почувствовав мое отсутствие! Поди места себе не находит, беснуется… Надеюсь, те недоумки не решат снова ее пытать, посчитав, будто это способно ее успокоить.

Всем известно, что виверны обладают сознанием, но, пожалуй, ни один ученый муж в действительности не представляет, что творится у них в голове. Существа, обитающие в неприступных горах, способные убить человека каплей яда и навевающие ужас на города и страны, на самом-то деле нежны, умны и преданны. От воспоминаний, как Ниррити тосковала о детенышах, сердце будто разрывалось на части и срасталось, чтобы затем вновь распасться. Нескончаемая, безутешная боль.

Впрочем, может, оно и к лучшему – то, что мы не успели окончательно слиться. Быть привязанным к человеку – мука, но к животному, за которым без устали охотятся… это отягощает. Да и от связи с человеком, о которой говорил Маркус, случившееся меня оградило.

Иногда образ Фабиана настигал меня, стоило закрыть глаза, будто был отпечатан на внутренней стороне век. Я представлял его злящимся, с прожилками тьмы на коже, произносящим громкие оскорбительные слова, ведь я бросил его, как бросал и всех, кто бывал подле меня прежде, без объяснения причин, а это ранило сильнее всего. Ему не следовало мне доверять, и в глубине души это было ему известно. Когда твоя сила так велика, что не поддается контролю, и даже тьма вокруг искрится, любой может быть врагом… но его