Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

могла понять, являются ли эти встречи с призраками посланием богов, или же они порождены ее неспокойной совестью. Но покуда сын и дочь, Тиму и Тэра, не появлялись в ее снах, она была довольна. Быть может, подсознательно Джиа видела в этом знак, что Тэра благополучно выживает за Стеной Бурь, а Тиму с покорностью сносит свою судьбу.

Ну а пращи и стрелы прочих духов – это ничего, это ей по силам.

– Довольно непростая загадка, – сказала Гин, указывая на шараду, изображенную на фонаре.

Сердце Джиа забилось чаще.

– Ты ее разгадала?

Гин приложила палец к губам, призывая помолчать и послушать.

Мосоа, тот самый сообразительный юноша в желтой мантии, оглядывал товарищей с ухмылкой превосходства на лице.

– Вас обманул общий настрой картины, – произнес он. – Человек в побитых доспехах определенно намекает на семантический корень «ноша», вписанный как логограмма «личность» поверх ломаного тройного модификатора мотива, означающего «вес». Рядом с ним «лошадь», то есть кода на классическом ано, что служит одновременно фонетическим адаптером и вторичным семантическим корнем. Если сложить все вместе, то получится «продвижение» или «возвышение». Вопреки весьма удручающему изображению, это чрезвычайно обнадеживающая логограмма для всех нас, стремящихся достичь ранга токо давиджи на следующей сессии Городской экзаменации.

Его друзья разразились восторгами:

– Удивительно!

– Какая блестящая логика!

– Ничто не укроется от нашего Мосоа, чей ум остер как игла.

Сидящая за фонарем старуха кивнула и вручила Мосоа маленький шелковый сверток:

– Вот твой приз, молодой господин. Это талисман из храма Фитовэо. Пусть он принесет тебе удачу на экзаменах.

Мосоа с улыбкой принял талисман и спрятал его в объемный рукав.

Пожилая женщина обвела молодежь взглядом и подняла деревянную чашу:

– Я работаю в обществе взаимопомощи ветеранов, собираю деньги, чтобы осиротевшие дети моих погибших друзей могли пойти в школу. Не желают ли юные господа и госпожи сделать пожертвование?

Лицо Мосоа приняло жесткое выражение.

– Если ты пытаешься продавать амулеты, так прямо и говорила бы.

– Нет, ничего подобного, – возразила старуха. – Мой муж был моряком Императорского флота и погиб в битве в заливе Затин. Честно говоря, тот солдат на картинке срисован с него. Мне повезло, и мое маленькое дело процветает, поэтому я нынче заказала большой фонарь, чтобы привлечь больше людей и рассказать им про сироток…

– Какой смысл посылать детей погибших солдат в школу? – презрительно процедил Мосоа. Он резко взмахнул в воздухе рукавами и развернулся, чтобы уйти.

– Постой! – воскликнула девушка с жемчужными сережками. – Я видела в театре теней представление о тяжелой жизни ветеранов. Их и вправду очень жалко…

– Надо думать своей головой, Тенами, а не слушать невесть кого, – изрек Мосоа. – Ты хоть знаешь, почему ветераны прозябают в нищете? Да потому, что все они – типичные пьяницы, неисправимые игроки, преступники, калеки или слабоумные. Ну и как, скажи на милость, могут дети, происходящие от такого корня, чего-либо достичь? Если дать им деньги, они просто проиграют их или еще каким-нибудь образом пустят на ветер…

– Это возмутительная клевета, господин! – Пожилая женщина встала и наставила на юношу дрожащий палец. – Как вы можете говорить с таким презрением о людях, которые проливали кровь и умирали за Дара?

Мосоа покраснел, но сдаваться не собирался.

– Я не посылал их сражаться и умирать, так что пусть самих себя и винят. Все знают, что в армию поступают только неотесанные простаки с чрезмерно развитой мускулатурой. Будь они поумнее, наверняка преуспели бы на имперских экзаменах или сколотили состояние.

– Да ты… ты… Как ты смеешь! Мой муж воевал под началом маршала Мадзоти, этой величайшей женщины. Не было во всем Дара ума быстрее и души благороднее.

– Ты говоришь о Гин Мадзоти, этой гнусной предательнице, которая оказалась вынуждена сражаться, потому что у нее просто-напросто не было выбора? – отрезал Мосоа с ухмылкой. – Вот уж кого я не назвал бы ни умной, ни благородной. Да она родилась в доме терпимости и читать научилась только в зрелые годы.

Джиа скосила глаза на Гин, стоявшую с невозмутимым видом.

– Кроме того, я нахожу войну несовместимой с моралью, – продолжил Мосоа. – Нет такого конфликта, который нельзя было бы разрешить благодаря правильно подобранным изречениям мудрецов ано, упражнениям в присущей людям от природы эмпатии и сбалансированному сочетанию личных выгод и коммерческих интересов. Каждый в этом мире стремится к прибыли. Если желаете знать мое мнение, то все, кто принимает участие в войнах, одинаково глупы и не правы.

Из глаз пожилой женщины буквально искры летели, когда она выпалила, обращаясь к Мосоа:

– Да если бы не маршал Мадзоти, не мой муж и не прочие, кто сражался тогда в заливе Затин, ты бы сейчас был мертв или разговаривал на языке льуку.

И снова на губах юноши заиграла высокомерная улыбка.

– Не будь в этом так уверена, старая дура. Ужасы, творимые льуку, без сомнения, приукрашены: мы ведь живем с ними в мире все эти годы, не так ли? К тому же я слышал, что местные министры, наделенные талантами, весьма неплохо там устроились. Даже если льуку станут править всем Дара, некоторые из нас непременно добьются успеха, потому как у нас есть вот это… – Он указал на свою голову. – В любом случае спасибо за талисман.

Мосоа повернулся и пошел прочь.

Друзья потянулись за ним, похохатывая и превознося его острый ум и еще более острый язык. Все, кроме Тенами, которая осталась стоять, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

Пожилая женщина отвернулась и посмотрела на вращающийся фонарь. Слезы текли по ее морщинистому лицу, а плечи содрогались в тихом рыдании.

Девушка выудила из спрятанного в рукаве кошеля несколько серебряных монет и бросила их в деревянное блюдо под ногами у старухи.

– Иди к нам, Тенами! – послышался в отдалении голос Мосоа. – Бьюсь об заклад, тебе этого не разгадать!

– Извините, – шепнула Тенами старухе и убежала.

Пожилая женщина ничего не ответила. Она продолжала смотреть на фонарь, и губы ее шевелились, когда она безмолвно обращалась к изображению своего покойного супруга.

Гин Мадзоти повернулась и зашагала прочь. Спустя краткий миг Джиа бросилась за ней вдогонку. Они шли по широким проспектам Пана, сворачивали на пересекающие их улицы поменьше и в узкие переулки, но ни одна из женщин при этом не говорила ни слова.

Неожиданно Гин остановилась. Джиа заметила, что они добрались до самого большого в Пане кладбища. Здесь не было ни ярких фонарей, ни смеющейся толпы, ни продавцов аппетитных закусок. Лишь бесконечными рядами уходили в ночь надгробия, молчаливые особняки и призрачные жилища этого города мертвых.

Гин смотрела в один из уголков кладбища, где