Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

class="p1">Некоторые поэты превозносили императрицу Джиа за такое внимание к памяти Рисаны. Это еще одно доказательство величия ее души, отмечали они, потому как Рисана, по слухам, получала значительно больше внимания со стороны императора Рагина, особенно в последние его годы. Но вместо того, чтобы поддаться ревности и обречь соперницу на забвение, Джиа всячески восхваляет ее достоинства – затмеваемые, впрочем, достижениями самой Джиа как регента и верховной правительницы Дара – и не скупится на почести, вплоть до посмертного пожалования консорту титула императрицы.

Другие находили поступкам Джиа более зловещие объяснения. С чего это императрица вдруг столь щедра к Рисане? Ведь консорт Фина, младшая из жен императора Куни, умершая в родах мать принцессы Фары, не получила и малой доли почестей, обрушившихся на Рисану. Не исключено, что таким образом, шептали злые языки, императрица Джиа стремится расположить к себе юного императора Монадэту, всячески возвеличивая память его матери. Уж не способ ли это задобрить соперника, возместить ему, хотя бы символически, моральный ущерб за донельзя затянувшееся, кажущееся бесконечным регентство? Вот Фара – совсем другое дело: по общему мнению, младшая дочь Куни была напрочь лишена амбиций, а потому ее подкупать не требовалось.

Каковы бы ни были истинные мотивы императрицы, Джиа часто приходила в святилище Ясного Кокона, чтобы воскурить благовония и помедитировать, особенно в моменты принятия важнейших решений. Она утверждала, что спрашивает у своей сестры по супружеству духовного совета.

– Кого, – раздался из дверного проема святилища голос регента. – Прошу извинить меня. Ты, наверное, уже заждался?

Премьер-министр открыл глаза и отвесил глубокий поклон:

– Не извольте беспокоиться.

Бросив взгляд на лежащую рядом с ним кипу свитков и нисколько не переменившись в лице, Джиа отступила назад в святилище и сделала рукой приглашающий жест.

– Входи. – Затем императрица обратилась к «плавникам дирана». – Ступайте на опушку рощи и никого не пропускайте сюда. – А после короткой паузы добавила: – Включая Коко и Туту.

Она не утруждала себя запоминанием имен очередных любовников на месяц, предпочитая давать им клички, словно собакам.

Кого Йелу схватил поднос со свитками и последовал за императрицей в святилище. Хотя был разгар лета, внутри царила приятная прохлада. Они стали взбираться по длинной винтовой лестнице из бамбука. Время от времени оба останавливались и переводили дух.

«Ни один из нас не способен двигаться без усилий, как в молодости, – размышлял Кого. – Время настигает всех… Сколько еще нам осталось?»

Наконец они добрались до крошечного кабинета наверху. В жаровне курились благовония, пол устилали мягкие подушки. Императрица уселась в позе геюпа и удовлетворенно вздохнула.

– Вам не следует понапрасну утруждать себя, ваше императорское величество, – проговорил Кого и осторожно преклонил колени в мипа рари. Он придерживался правила никогда не нарушать формальный этикет в присутствии Джиа, а также никогда не называть ее «ренга». Если она это замечала, то никак не комментировала. – Берегите свое здоровье. От вас так многое зависит.

– Мне показалось, ты хотел переговорить с глазу на глаз, – заметила она, переводя дух. – А забраться сюда – самый лучший способ найти уединенное место.

– Нет ничего столь срочного, ради чего я позволил бы рисковать вашим благополучием.

Джиа холодно рассматривала посетителя, а тот избегал встречаться с ней взглядом. Уголки ее губ приподнялись в невеселой улыбке.

– Я действительно старею, как ни жаль это признавать, – промолвила она. – Но ты старый товарищ, Кого, и мне кажется, мы имеем право требовать друг от друга честности.

– Мои мысли всегда были открытой книгой для вас, как и мои речи, – ответил премьер-министр, не отрывая глаз от устланного шелком пола.

Наливая себе и гостю чаю, Джиа вздохнула. С Кого всегда так. Вопреки своему заявлению, она не сильно верила в их былую дружбу. Скорее уж, они были товарищами по шлюпке, которые гребли в одном направлении – и довольно слаженно по большей части.

Если Джиа начинала давить на Кого Йелу, то он зачастую уступал и растекался вокруг нее, как вода, не даваясь в руки. Премьер-министр никогда не противоречил императрице, но иногда поворачивал дело так, что следовал букве данных ею указаний (вроде бы и не придерешься), но никак не духу. Он единственный из высокопоставленных сановников явно понимал, чего регент опасается и к чему стремится. И все-таки она не могла полностью ему открыться.

– Как я понимаю, речь пойдет не о Фаре?

Премьер-министр мотнул головой.

– «Предусмотрительным» не удается пока обнаружить местонахождение принцессы. А секретарь Кидосу не может выделить больше людей, пока в Гинпене кризис…

– Передай Дзоми, пусть прекратит поиски, – устало проговорила Джиа. – Фара уже достаточно взрослая, чтобы о себе позаботиться. Если она не хочет, чтобы ее нашли, то и быть по сему. Дети, даже принцессы, самостоятельно выбирают свой путь.

Она отпила глоток чая, а потом указала на поднос со свитками:

– Что здесь? Очередные петиции Коллегии адвокатов с жалобами на мирный договор? То, что толпа каких-то одержимых войной идиотов остановила Айю, еще ничего не значит. Да, нужно доставить договор в Крифи, но это всего лишь формальность. Я уже распорядилась, чтобы назначили нового эмиссара.

Вместо ответа Кого протянул ей один из свитков. Императрица неохотно приняла его.

По мере того как Джиа читала колонки логограмм, выражение ее лица совершенно не менялось. Ни слова не говоря, она положила этот свиток и взяла другой. Кого обвел глазами кабинет. Он не бывал здесь какое-то время. За кадильницами с благовониями висел единственный предмет почитания – вышитый портрет императрицы Рисаны, занявший место стоявшей тут прежде позолоченной статуи. Он прекрасно сочетался с легкой, воздушной конструкцией самого святилища.

Но что это был за портрет! Выполненная исключительно в оттенках черного и серого фигура Рисаны была нарисована лишь абстрактными штрихами, а не четко выписанными, точными линиями, характерными для художников, упражнявшихся с затемненной комнатой и следовавших формальной модели живописи. Левое плечо Рисаны было обозначено черным пунктиром, три коротких завитка обрисовывали овал лица, череда волнистых серебристых полос заполняла остальное, смутно изображенное тело, а два длинных спиральных вихря, легких, как дымный след, намекали на движение ее знаменитых длинных рукавов в танце.

В целом произведение сие напоминало одновременно созданные госпожой Мирой абстрактные портреты Гегемона и собственный уникальный стиль дымной магии Рисаны. Разумеется, то была работа принцессы Фары, сделавшей подарок старшему брату, когда они были помладше. Фиро держал портрет у себя в комнате и каждый день плакал перед ним. Когда слуги сообщили об этом Джиа, та расхвалила портрет и распорядилась изъять его из комнаты юного императора, чтобы повесить здесь, заменив им заказанную лично ею довольно вычурную мемориальную статую из золота