Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

– Много ты понимаешь! Ты, как всегда, ослеплена туземными обычаями! – Голос Кутанрово сочился презрением. – Ты даже усвоила их мерзкие способы думать!

Вернувшись от Стены Бурь с сокрушительной новостью, что подкрепление с родины не пришло, Кутанрово с еще большим остервенением посвятила себя делу изгнания из Укьу-Тааса любого туземного влияния. Теперь она гораздо чаще устраивала сборища, проводила все больше кампаний по уничтожению земледельческих хозяйств и повсеместному насаждению скотоводства, возродила древний обычай человеческих жертвоприношений на различных торжествах и стремилась полностью подчинить государственную политику интересам войны. На каждом собрании и во время каждого ритуала Кутанрово щедро раздавала тольусу. Гозтан удивлялась, откуда у нее столько диких ягод, но, пока Кутанрово не посягала на армейские припасы, обвинить ее в расточительстве не представлялось возможным. В последнее время Кутанрово настолько вошла в раж, что, произнося пламенные речи, направленные против обитателей центральных островов, стала напоминать пародию на саму себя прежнюю.

Поначалу Гозтан надеялась, что отчаянное стратегическое положение, в котором оказалось Укьу-Тааса, вынудит Танванаки приструнить партию непреклонных и выйти из-под ее влияния. В конечном счете Кутанрово возвысилась, призывая соплеменников достойно вести себя в ожидании отправленного Кудьу подкрепления, однако подкрепление это было всего лишь миражом.

Танванаки тем не менее почему-то продолжала идти на поводу у Кутанрово, по-прежнему удовлетворяя ее безумные требования. А когда Гозтан улучила возможность переговорить с пэкьу наедине и попросила объяснений, ответ Танванаки свелся к единственной фразе: «Когда сок жгучего кактуса вылит гаринафину на глаза, наездник уже ничего не может поделать, а потому ему остается лишь держаться крепче».

Хорошенько все обдумав, Гозтан поняла, что у пэкьу просто-напросто не было выбора: она оказалась в западне.

Танванаки, не в меньшей степени, чем Кутанрово, строила свою политику в Укьу-Тааса с оглядкой на ожидаемое прибытие флота Кудьу. Она шаг за шагом шла на уступки непреклонным в расчете заручиться их поддержкой в предполагаемом столкновении с братом. Признать теперь, что расчеты были ошибочными, что слепая вера в открытие Стены Бурь ни на чем не основывалась, означало посеять сомнение в мудрости Танванаки, развеять миф о непогрешимости пэкьу.

При таком раскладе ей оставалось лишь принять объяснение Кутанрово: подкрепление не пришло, потому что боги решили испытать Укьу-Тааса; пэкьу и ее воины должны победить здесь и сейчас, дабы доказать, что благодаря несокрушимому духу льуку сами способны определять свою судьбу.

За предыдущие годы Кутанрово сумела обратить в свою веру множество льуку, и безумие теперь не ограничивалось горсткой фанатичных танов или даже одной лишь партией. Убийства местных, выказавших хоть малейший намек на неповиновение, стали делом настолько обыденным, что придворные перевспоминатели утратили им счет. Подростки из числа льуку и тогатенов, начиная с десяти лет, забавы ради устраивали охоту на туземных крестьян. Мало-помалу мечта Кутанрово о превосходстве льуку, основанная на полном подчинении (а потом и окончательном истреблении) коренного населения, стала среди наро и кулеков аксиомой, такой же незыблемой, как легенды о приключениях Кикисаво и Афир.

Как ни странно, но кулеки и наименее знатные наро, вопреки тому что в результате политики непреклонных жизнь их заметно ухудшилась, оказались в числе самых преданных сторонников Кутанрово. Хотя Гозтан не могла ознакомиться с финансовыми документами и отчетами, которые еще велись остатками туземной бюрократии (пэкьу считала эти сведения государственной тайной и строго контролировала доступ к ним), было и так ясно, что экономика завоеванных льуку островов приходила в упадок. Только получаемая из Дара дань поддерживала видимость процветания Укьу-Тааса. Фермы были заброшены; пастбища, которые устраивали на месте полей, прибыли не приносили; поголовье скота и птицы неуклонно сокращалось; товаров было все меньше, и они становились все более редкими и дорогими. Кулеки и нижний слой наро постепенно нищали. Однако чем сильнее ухудшалась их жизнь, тем лихорадочнее они цеплялись за идею превосходства льуку. Только издеваясь над туземцами и убивая несчастных, им удавалось поддерживать иллюзию, что они сильнее, яростнее, лучше.

Кутанрово знала, как воспользоваться отчаянным положением кулеков и низших наро. Она распространяла среди них тольусу и кьоффир в таких количествах, которые они никогда не получали от Танванаки. В результате ее прославляли как щедрого подателя кьоффира, именовали обновителем духа льуку и считали самым лучшим и преданным таном из всех.

Даже тень неодобрения, выказанная Танванаки в отношении Кутанрово, вызывала шумиху и протесты при дворе и за его пределами. Можно было не сомневаться: попытайся только пэкьу что-то на деле предпринять против прославленной тана-гаринафина – и междоусобной войны не избежать. Укьу-Тааса сделалось настолько зависимым от дани, что даже задержка ее грозила обернуться для страны полной катастрофой. Единственным способом бесперебойно обеспечивать поток дани было неуклонно следовать выбранному курсу – то есть и далее осуществлять политику угроз и устрашения в отношении свободного Дара.

– Когда ты зашел уже достаточно далеко по одной тропе, нет смысла возвращаться и выбирать другую, – устало пояснила Танванаки. – Это только кажется, что я всемогуща. На самом деле власть – это палка о двух концах, и она иной раз сковывает властителю руки.

Трудно сказать, чего было больше в этом заявлении пэкьу: невысказанных сожалений или дерзких утверждений. Танванаки, будучи по натуре своей чуткой и отзывчивой, считала сие существенным изъяном. Танванаки не позволяла себе выказывать отвращение к последствиям оккупации, опасаясь, что это могут расценить как слабость и тем самым она невольно спровоцирует мятеж, нападение дара и в конечном счете гибель Укьу-Тааса. Предоставив Кутанрово и ее карателям свободу действий, она отводила взгляд. Шаг за шагом пэкьу делала то, что считала правильным, даже если чувствовала иначе, и в какой-то момент ее чувства перестали что-либо значить.

Даже по истечении срока мирного договора Джиа продолжала посылать в Крифи дань, но было неясно, долго ли будет Трон Одуванчика следовать заведенному порядку, когда поймет, что льуку не получат никакого подкрепления из-за Стены Бурь. Танванаки пыталась обеспечить будущее Укьу-Тааса, требуя еще больше дани в обмен на новый мир, но этот блеф закончился самым позорным образом. Каким-то образом молодой император взял верх над императрицей в схватке за власть, и теперь вместо податного флота Дара отправило в море армаду вторжения.

– Позвольте мне объяснить, почему нельзя добавлять эти бесполезные газовые мешки туземцев к нашему доблестному флоту. – Кутанрово расхаживала по Большому шатру, оживленно размахивая руками. – Ловить при помощи воздушных кораблей беглых невольников – это все равно что делать намордники для гаринафинов из гаринафиньей кожи: нет ничего недостойного в том,