Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

женщин вроде тебя, готовых встать под знамя Дара против наших врагов. Перегиб в другую сторону, излишнее доверие армии, чреват для политика куда большими опасностями. Храбрость слишком легко разрастается в зловещую опухоль амбиций, не поддающуюся излечению. Ты помнишь, что случилось во время Принципата: война положила ему конец, и страной стали править полководцы.

Мощная регулярная армия – это ненасытный зверь. Ей постоянно требуются враги, чтобы сражаться, она неуклонно растет и крепнет, требуя еще и еще. Армии нужно больше денег и оружия, больше солдат и побед. Она подчиняет себе экономику, изобретатели обращают свои умы на разработку новых методов убийства, а промышленность тесно переплетается с потребностями войны. Отбирать и захватывать становится выгоднее, чем развивать и производить.

А одолев всех врагов, армия начинает создавать их. Война – это наркотик, вызывающий неутолимую жажду. Завоевав Шесть государств, Мапидэрэ отправил адмирала Криту через Стену Бурь в Страну бессмертных. Покончив с агонами и флотом Криты, Тенрьо Роатан обратил взор на острова Дара, хотя мы не имели никакого отношения к дурацкой затее Мапидэрэ. Как поступит Фиро, когда «освободит» Неосвобожденный Дара, который превратится в обугленные развалины, усеянные костями? Не захочет ли он организовать экспедицию в Укьу, чтобы наказать льуку и отомстить за погибших? Когда остановится круговорот убийства?

Выступая против врага, мы должны следить за тем, чтобы самим не уподобиться ему. Как основатели новой династии, мы с Куни всегда держали в уме, что наши поступки станут основополагающими для последующих поколений и будут иметь силу прецедента. Если мы не ценим мир, то и нашим преемникам будет еще сложнее делать это. Чтобы защитить народ Дара от мрачного, полного войн будущего, следует посадить армию в клетку, а генералов – на цепь.

Некоторое время Гин молча смотрела в бесстрастные глаза Джиа.

– Ты говоришь об отдаленных возможностях как о свершившейся реальности, – сказала она наконец. – Ты приводишь примеры из истории так, как будто они определяют будущее. Но как можешь ты утверждать, что знаешь грядущее, если даже боги дают уклончивые предсказания? Время не обязательно должно течь циклично. История – не единственная повесть, которую мы способны рассказать. Не следует путать честь и отвагу с амбициями и фанатизмом.

– Хотела бы я разделить твою веру, – ответила Джиа. – Но я не могу ставить на кон жизни дара, не важно, живут ли они в Пане или в Крифи. Мир должен быть сохранен любой ценой.

– Ты достойная императрица Дара, но, как всегда, меня огорчает то, каким ты видишь мир вокруг себя. Это уродливый, жестокий мир, в котором я не хотела бы жить.

– Это единственный мир, какой у нас есть, – парировала Джиа. – Сдается мне, что мы никогда не сможем переубедить друг друга и останемся каждая при своем мнении.

Обе женщины улыбнулись, вспомнив об очень похожем споре, состоявшемся много лет назад. Звезды между тем начали меркнуть, сну пора было заканчиваться.

– Так славно было увидеться с тобой, – промолвила Джиа, нисколько не покривив при этом душой.

– И последнее, ренга, – сказала Гин. – Ты говоришь, что цена противостояния злу слишком высока. Но если за время твоего правления весь народ Дара выродится в нечто подобное этому Мосоа, не слишком ли дорогой ценой окажется куплен столь вожделенный для тебя мир?

И она удалилась, оставив Джиа наедине с ее мыслями.

В те дни чиновникам становилось все труднее и труднее получить личную аудиенцию у императрицы Джиа. Иногда она даже пропускала заседания Тайного совета, ссылаясь на головную боль или другое недомогание. Джиа теперь предпочитала проводить время с госпожой Сото, за игрой в кюпу или предаваясь воспоминаниям о прошлом: не так-то просто было найти спокойную собеседницу вроде Сото, которая никогда не задавала ей вопросов про политику.

Но в этот раз даже Сото не знала, где находится императрица. Не обнаружив государыню ни в общественной части дворца, ни в личных покоях императорской семьи, премьер-министр Кого Йелу в конце концов направился к усыпальнице, именуемой святилищем Ясного Кокона. Однако у входа в храм дорогу ему преградила пара «плавников дирана».

– Наша госпожа медитирует, – заявила Текэ, одна из «плавников дирана» тоном вежливым, но твердым.

Как и все телохранительницы Джиа, она говорила на родном наречии их хозяйки, уроженки Боамы, отличном от принятого при дворе говора Центрального Кокру, откуда происходил Куни. Будучи молоденькой девушкой неполных двадцати лет от роду, Текэ не выражала ни малейшей робости перед саном Кого Йелу или почтения к его возрасту.

Премьер-министр кивнул и опустился на колени на вымощенную кирпичом дорожку:

– Я подожду здесь. Дело важное. – Он поставил на траву сбоку от дорожки поднос, заваленный кипами толстых свитков.

Текэ даже не двинулась с места, чтобы сообщить императрице о его приходе, но, честно говоря, Кого этого и не ожидал. Для «плавников дирана» значение имело только то, чего хочет императрица. Две телохранительницы оставались у дверей святилища, бдительно глядя перед собой. Четко очерченное родимое пятно под правым глазом Текэ, имеющее форму сливы, казалось, наблюдало за Кого, будто третий глаз, дабы быть уверенным, что от него не исходит угроза.

Премьер-министр вздохнул и смежил веки, озирая мысленным взором храм перед собой.

Расположенное на том месте, где раньше стояла башня Любования Луной, святилище Ясного Кокона было одновременно самым высоким и самым заметным строением всего дворцового комплекса. В отличие от большинства зданий в Пане, которым свойственны были крутые, угловатые крыши и величественные колонны из толстого дуба, святилище представляло собой бамбуковый каркас, обернутый слоями серого и белого шелка. Цилиндрическое в основании, оно по мере подъема в высоту сужалось, закручиваясь по спирали, словно взбирающаяся лиана или извивающийся шелкопряд, пока не увенчивалось на самом верху конической макушкой с водруженной на ее острие огромной жемчужиной. Если смотреть издалека, сооружение сие напоминало гигантский шип моллюска-липариса или столб вьющегося дыма.

Святилище Ясного Кокона было посвящено памяти императрицы Рисаны, разбившейся насмерть при падении с башни Любования Луной (саму башню снесли, дабы стереть с лица земли любые упоминания об этой страшной трагедии). Ежегодно, в день Праздника ухода за гробницами, императрица Джиа в знак почтения награждала покойную очередным титулом, который придворные историки вносили в хроники, а на ведущей через бамбуковую рощицу ко входу в святилище дорожке появлялась новая табличка: «Великодушная императрица, чье сострадание подобно безбрежному океану»; «Возвышенная, словно облако, консорт Трона Одуванчика»; «В избытке наделенная мудростью мать Дара»; «Ласковая, как летний бриз, сестра»; «Ясновидящая мастерица дыма»; «Надежная, как земля, советчица»; «Образец веры и благочестия»; «Знающая, как побеждать, не проливая крови»; «Воплощение женской добродетели»; «Милостивая защитница обиженных войной»…