Тернистый путь - Виолетта Орлова

Эта постройка по праву могла считаться самым великолепным творением человека — в горном ущелье, скрытая со всех сторон молчаливой грядой скал, упокоившаяся в тихой безветренной местности, куда проникало лишь одно солнце. Неприятель не осмеливался заходить сюда, ибо, не зная местных троп и дорог, воины могли легко заплутать и попасть прямиком в сети Вингардио или же просто заблудиться на коварной горной гряде и свалиться с обрыва. По этим причинам в Дреполисе было относительно спокойно.

В один из суровых смрадных деньков повелитель естествознателей лениво восседал на своем ложе, окруженный десятью самыми верными советниками. Внешне золотоволосый мужчина выглядел спокойным, вальяжным и уверенным в себе, однако внутри него росла пустота, которая постепенно поглощала все его эмоции. Он по-прежнему по привычке устремлял свой взор ввысь, в небо, надеясь на возможное примирение с единорогами, но тщетно. Впрочем, сегодня Вингардио был зол на них как никогда. Ему очень нужна их помощь в подавлении мятежа, но эти предатели просто исчезли, будто бы забыв про его существование!

Порою повелитель естествознателей догадывался, почему единороги ушли. Добрые животные были всегда рядом с ним, когда он думал о других, и оставили тогда, когда он стал заботиться только о самом себе. Почему же они ушли? Просто потому, что услышали его волю. Он захотел жить единственно для себя, а в этом случае друзья уже не нужны. С каждым днем Вингардио все больше отдалялся от самого себя, того, кто однажды по доброте помог единорогу и спас его. Теперь это был властолюбивый, эгоистичный, гордый правитель, желающий видеть вокруг только покорные и раболепные лица.

Вингардио стал верить в следующее: он представлял всех людей в виде огромного костра. Сильных и наделенных властью он сравнивал с самим пламенем, которое должно все время гореть и согревать землю. Слабовольные же люди или больные и немощные, по его мнению, являлись простыми дровами, которые рано или поздно надо было кидать на смерть, чтобы огонь продолжал славно гореть. С такой новообретенной философией золотоволосый естествознатель все реже задумывался о том, что надо проявлять сострадание и любить других.

В этот момент, сидя на своем ложе, Вингардио был несчастлив, однако лицо его не выражало ничего, кроме излишней суровости. Как подавить мятеж, если почти все города отвернулись от него? Даже Нханск, где восседал его приближенный Локорис. Его бывший ученик, готовый смахивать пыль с его ног, уже давно предал своего учителя и присягнул Ирионусу.

С гор потянуло далеким морским воздухом; он петлял между дворцовыми колоннадами, залетая внутрь, туда, где за вереницей комнат в своих печальных размышлениях сидел бывший властитель. Анфиладное расположение залов позволяло входящему во дворец просматривать все комнаты до последней, где и сидел Вингардио. Тут не было ни гобеленов, ни занавесей, и внутреннее убранство было куда более скудным, чем внешнее. В узкие крестообразные окна проникал белый свет и освещал собравшихся естествознателей. Все говорили вполголоса; от этого казалось, что змеи собрались в один клубок и шипят, переползая с места на место. Единственным предметом, стоявшим в зале, было вполне удобное кресло, выполненное на манер королевского трона, позади которого таинственно освещался горельеф — мужчина с наклоненной головой и пышной копной волос.

Один из советников вошел в залу и кивнул головой — особые знаки почитания здесь были не уместны, ибо Вингардио не любил пышные церемонии.

— У нас гости, — вежливо проговорил сухопарый мужчина, одетый в розоватый плащ. Такие плащи помогали жителям Дреполиса скрываться среди красных скал — отличная маскировка для воинов.

Вингардио нахмурил лоб. Он уже давно не принимал у себя гостей.

— Кто такие? — спросил он отрывистым голосом и встал. Его густая золотистая шевелюра спадала ему на плечи, спина его была выпрямлена так, как будто его распяли на прямой доске, а глаза светились силой и властью, которую он так не хотел от себя отпускать. Мужчина выглядел поистине царем, и он вполне осознавал это за собой. Если единороги все же решили выйти на диалог, то он покажет себя именно таким — несломленным, гордым и величественным.

— Это не единороги, — словно прочитав его мысли, проговорил ему один из «шептунов», ближайших его советников. Шептуны были древними старцами, ходившими всюду за повелителем.

Вингардио нахмурился еще больше, и его жадный любопытный взор устремился сквозь стены, туда, где по розовой заснеженной лестнице не без труда поднимались двое мужчин. Эта странная пара была сильно нагружена — у них за спиной до самой земли свисали объемные мешки, собиравшие собой снег и упавшие ветки.

Двое неизвестных, не волнуясь и не тушуясь, спокойно пересекли комнаты и предстали перед золотоволосым господином. Один — молодой мужчина лет двадцати — выглядел пренеприятным субъектом, но при этом сложно было понять, что именно в нем было таким уж неприглядным. Если брать все его части тела по отдельности и внимательно рассматривать, то в целом все они были вполне нормальными, без особых пороков и изъянов. Ровные губы, не слишком полные и не слишком тонкие, небольшие глаза желтоватого оттенка, средний рост и черные, чуть удлиненные волосы на обыкновенной кругловатой голове — вот таким он выглядел, и вот таким он не выглядел одновременно, потому что цельный его образ был отвратительно ужасен и мерзок. Одного взгляда на этого человека вполне хватило, чтобы сердце Вингардио преисполнилось такой гадливостью, что он даже неучтиво сморщил свое благородное лицо.

Второй незнакомец смотрелся куда приятнее. Он был более красив, благообразен, с прекрасной осанкой и горделивой манерой держать себя. Он был уже отмечен старостью: его волосы, присыпанные серебром, красноречиво об этом свидетельствовали. Его глаза казались сильными и волевыми, и при взгляде на обоих нетрудно было догадаться, кто слуга, а кто господин.

— Кто вы такие? — с самым мрачным видом осведомился Вингардио, так как не представлял, что могут принести ему эти странные люди, кроме дурных новостей. В то время как он, будто узник, заточен в своем опостылевшем дворце, эти двое наглецов свободно бродят по лесным просторам. Этот вопиющий факт показался ему донельзя несправедливым.

Отвечал седовласый господин. У него был приятный тембр голоса и манеры вполне интеллигентного человека. А вот второй, напротив, вел себя забито, как мышь, и мерзкие глаза его сновали по углам, не зная, где остановиться. Чудной юноша выглядел каким-то пыльным — как будто слой грязи застилал его душу, которую сложно было увидеть наверняка, но она все же едва угадывалась и