Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

из мести. На фоне угасания уверенности и удовлетворенности никого больше не отпугивал трагический финал угнетающих событий. Люди брали закон в свои руки, они стали драться и убивать, за что их неизбежно настигал все тот же закон.

Оставшиеся богачи, финансовые авантюристы, видные политические деятели, временные «короли» преступного мира – все они окружили себя телохранителями. Громилы, предоставлявшие частные услуги состоятельным американцам, напоминали самураев японской знати. По мере развития экономического спада набор вассалов стал универсальной практикой для тех, кто мог себе это позволить. Телохранители защищали и самого человека и его дом, тем самым в некотором роде дополняя полицию.

Соответственно стал неизбежным переход от защищающего к агрессивному телохранителю. В главных преступников, во врагов общества под номером один превратились американские бутлегеры, которые и подали пример остальным. «Потасовки» вассалов с Америки вскоре перекинулись на Германию и Ирландию. Эти драки обычно представляли собой небольшие уличные стычки; иногда такое происходило во время политических митингов и шествий. После 1938 года политики перестали появляться на людях без охраны. Более того, сотрудников расставляли даже на некотором удалении от хозяина на стратегически важных точках. Сам же хозяин начал носить под пиджаком бронежилет. В наших музеях таких средств защиты на сегодняшний день скопилась не одна сотня.

Ни один мужчина, женщина или ребенок, из тех, кто «имел значение», не оставались незамеченными. После середины XIX века женщины добились больших успехов на пути к личной свободе. Примерно до 1912 года хорошенькая девочка-подросток могла бы взять рюкзак и в одиночестве отправиться в путешествие по Европе или Америке в полной безопасности и без всяких помех. В эпоху незащищенности вся свобода разом исчезла. Женщины перестали ходить без сопровождения даже в больших городах. Только к 2014 году вернулись прежние свободы для тех, кто молод, хрупок и нежен. Как показывала прежняя художественная литература, женщины боялись выходить из дома в одиночку вплоть до середины XXI века.

После 1945 года в записях появился новый аспект неуверенности. Упоминались небезопасные придорожные гостиницы, улицы, целые районы и деревни, где «всякое бывало», – где бесследно пропадали люди, а приезжих почти не стало. Некоторые из этих криминально зараженных территорий не могли восстановить свою приличную репутацию почти целое столетие. ОПАСНЫЙ большой отель с таинственными лифтами, переходами, ловушками и зловещими отдельными номерами сегодня вызывает неописуемый восторг у любителей старой романистики. Все это безвозвратно осталось в прошлом и именно поэтому так потрясает наше привыкшее к спокойной жизни воображение.

Психология полицейского ХХ века стала предметом для целой серии исторических исследований. В те времена не существовало никакой связи между правоохранительной, образовательной и медицинской службой. Такое объединение, которое кажется нам сегодня чем-то самим собой разумеющимся, в XVIII и XIX веках показалось бы безумием. Полицейский должен был стать живой преградой и указателем, способным вступить в бой в случае нападения, кражи, ограбления или непристойного поведения. От полицейского не требовалось проявлять инициативу. Он брал под стражу людей, которые «поступали в его распоряжение». Над ним стояли офицеры, как правило, представители другого класса. С полицейским отрядом работала совместно группа экспертов по уголовным расследованиям. До повсеместного внедрения скоростного транспорта, энергетического машиностроения и массового производства такая структура вполне справлялась с большинством преступлений. Эта модель полицейских сил достаточно хорошо работала до начала ХХ века. За исключением, пожалуй, только тех районов, где распространилась проституция. Полицейский поддерживал довольно высокий уровень свободы, сохранности собственности и общественного порядка. Но потом на него возложили обязанность следить за моралью и политическим вмешательством, и он надорвался.

Когда огромное сообщество Мирового государства начало неуклюже и мучительно вырываться из традиционных форм, полицейский контроль вновь не справился с возложенными на него задачами.

«Почему же, – задается вопросом сегодняшний студент, – полицейская организация оказалась не в состоянии справиться с новыми нагрузками? Почему правители не приспособили ее к новым требованиям?»

Основные контуры вразумительного ответа мы уже обрисовали. Когда стала насущной потребность в коренной перестройке мировой полиции, обострились международные враждебные действия, активизировались спецслужбы и шпионы. Международное решение образовавшейся проблемы стало невозможным. Отчаянные и глупые жертвоприношения кредиторам ее лишь усугубили, что являлось закономерным результатом любой социальной системы, основанной на приобретении.

Заточенная на получение прибыли капиталистическая система сначала безобразно расплодила безработицу и воинственность, а потом оказалась не в состоянии их контролировать. Она боролась с инфляцией и налогообложением, захлебываясь в них. Убивала школы, где выковывалось молчаливое согласие. Беспристрастно ограничивала занятость и помощь безработным. Экономила даже на вопросах полицейской охраны. Лицемерно заявляла, будто невозможно выстроить новую полицию, поскольку денег не хватает даже на оплату той, что имеется.

Полицейская организация образца XIX века продолжала отчаянно бороться, недостаточно финансируемая и оснащенная, разделенная, контролируемая мелкомасштабными и устаревшими национальными и местническими властями. Нередко она еще и подвергалась коррупции. Многострадальный век ко всем остальным сложностям добавил гипертрофированную дезорганизацию общественного развития. Полиция и прокуратура чувствовали, что у них гораздо больше врагов, чем друзей или союзников. Война с преступностью начинала больше походить на войну между разными преступными группировками. Постоянные бандитские разборки вообще не оставляли места представлению, будто со стороны закона что-то контролируется. Это привело к недобросовестности при сборе и обработке доказательств чьей-либо вины. Во многих случаях (см. «Естественную историю полицейской облавы» Обри Уилкинсона, 1991) полиция подтасовывала доказательства. Ей стало важнее не докопаться до истины, а посадить человека в тюрьму. Суды захлестнула волна ложных показаний. По данным Уилкинсона, в начале ХХ века сотни тысяч правонарушителей были «справедливо осуждены на основании сфальсифицированных доказательств»; никаким другим способом их было не осудить.

Но попытки Уилкинсона хоть как-то оправдать правоохранительные органы рушатся под весом других признаков вырождения. Мы все с ужасом читали об использовании пыток в средневековой практике, содрогались от того факта, что в те времена даже существовали специальные машины и инструменты для причинения нестерпимой боли: дыба, тиски для пальцев, «испанский сапожок» и так далее. Полиция ХХ века принялась возрождать пытки в отношении тех, кого считала общественно опасными элементами. Сегодня копаться в этом и сложно, и очень неприятно, но у нас имеется большое количество фактов, подтверждающих, что жестокое обращение с арестованными с целью вымогательства признаний и обвинительных заявлений превратилось в систему.

Одни люди хаотично объединялись в банды и занимались откровенно преступной деятельностью, другие создавали защитные ассоциации для поддержания безопасности и порядка, но не совсем законными методами. Так появились националистические «соколы» в Австрии, «сечо» в Словакии, ирландские республиканские организации, Ку-клукс-клан в Америке, многочисленные тайные общества в Индии, Китае и Японии. Россию захватили коммунисты, Италию – фашисты, Германию – нацисты. И все эти движения преследовали смелые и революционные, но вместе с тем и ужасающие экономические и политические цели. Все это, по сути, не что иное, как более профессионально подготовленные и структурированные бандитские системы. Вместо конкретного и быстрого шантажа они искали большего удовлетворения. Вот и вся разница! Даже когда организатор имел солидные представления о своей руководящей функции, локально его сознание вырождалось в поведенческую модель главаря. Все эти разные формы перекристаллизации внутри сообщества, будь то большого или малого, возникали из-за невежества и недостаточного объединения управленческих, экономических и образовательных программ. Поскольку еще не существовало аргументированного предвидения, обеспечивающего непрерывный рост институтов, возникали все эти непреднамеренные и часто весьма болезненные новообразования, свидетельствовавшие о накоплении недовольства и требовавшие более тесной, энергичной и плодотворной формы человеческого общения.

Парадоксально, но цивилизованное общество конца XIX и начала ХХ века распалось как раз из-за настоятельной потребности постоянно обмениваться мнениями. Новые способы взаимодействия буквально разорвали его на куски. До возникновения удовлетворительно организованного Мирового государства продолжение распада и повторной сборки социальной энергии было неизбежным. Это напоминало распад органов у гусеницы в коконе. Все происходило лишь с одной целью – сформировать новые структуры имаго.

Даже само Братство в Современном государстве в том, что касается многих его ядер, поначалу развивалось тем же путем. Перед тем, как объединиться, специалисты различных технических областей осознали, что вскоре исчезнет занятость и все то, что они ценили, если социальные беспорядки и дальше продолжат распространяться. Первые объединения «технарей», с точки зрения существующего законодательства, представляли собой все те же