Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

В России нечто еще более основательное и широкомасштабное вошло в действие после 1917 года. Это была Коммунистическая партия. В какой-то степени ее можно назвать изобретением Ленина. Эту организацию и ее доктрину он продолжал модифицировать и адаптировать под меняющуюся реальность вплоть до своей безвременной кончины в 1924 году. Пока он был жив, российский эксперимент казался по-настоящему способным привести мир к новому порядку сквозь тщетные отрицания и паралич парламентского правления. По-прежнему чрезвычайно интересно отметить современность многих аспектов раннего большевистского режима.

Ленину удалось достичь этой современности, несмотря на целый ряд трудностей, порожденных марксистской традицией. Согласно представлениям психологов середины ХХI века, Маркс был «зашорено оригинален». Он не мог видеть дальше пестрой пелены из демократических сантиментов. Даже на заре современной демократической идеи существовала тенденция исключать привилегированные классы из Истинной демократии простых людей. Маркс и его последователи усилили и сделали стереотипом эту тенденцию в их особой версии обожествленной пролетарской демократии. Тем самым Пролетариат стал некой Чистой Массой; мистической сверх всякой меры.

Но в самом начале русская революция контролировалась чрезвычайно практичным Лениным. Великую социальную реконструкцию он смог защитить от паралича массовой инерции и паники. Так называемое «демократическое» правительство Советов на самом деле представляло собой иерархическую пирамиду, которая сводила администрацию с тщательно отобранными опытными представителями. Более того, Ленин установил полный контроль за образованием и прессой и тем самым направлял мысли номинально независимых масс в строго определенное русло. А для того, чтобы как-то оживить управление всей машиной, он и выделил прослойку, названную Коммунистической партией.

Коммунистическая партия, как и итальянская fascisti, обязана своей общей концепцией зародышевой идее Современного государства, опробованного так называемыми Хранителями в Республике Платона. И здесь следует сказать о том, что если кого и следует назвать Отцом Современного государства, так это Платона. Члены Коммунистической партии были очень похожи на Хранителей. Еще в 1900 году критики демократических институтов обсуждали возможность создания культа, посвященного, в первую очередь, общественному и политическому служению, самоидентификации, самообучению и самодисциплине. Англоязычное социалистическое движение обсуждало такого рода проекты в 1909 и 1910 годах (см. «Фабианские новости» в «Исторических документах» за 1909–1910 годы), но потребовались опасности и страдания послевоенной европейской ситуации, чтобы создать типы рабочего класса и молодежи, достаточно обособленных, отчаявшихся и многочисленных, чтобы те объединили свои усилия в деле постоянного революционного контроля.

С самого начала Коммунистическая партия являлась скорее политической, нежели технической по духу. Она напоминала наше собственное Современное государственное братство своей настойчивостью в непрерывном обучении и подготовке в течение всей жизни, свободной критикой в рамках партии, доступностью (при должных ограничениях) для всех, кто хотел ей служить, и правом отказаться от привилегий и строгостей для всех, кто пожелал бы вернуться к относительной безответственности. Но Российская Коммунистическая партия была обречена остаться заложником марксистских взглядов даже после тщательной ленинизации. Коммунизм – этот характерный конечный продукт радикализма XIX века – все еще сохранял многие из своих старых сентиментальностей, все больше и больше возвращаясь к ним после смерти Ленина во время правления стойкого, но неоригинального, подозрительного и властного Сталина.

На спине российской системы лежал тяжелый груз демократии и уравниловки, как на итальянском фашизме – патриотизм и религиозность. Даже Конституция Соединенных Штатов не провозглашала демократическое равенство и не настаивала на вдохновенной мудрости необразованных более упрямо, чем новый российский режим. И хотя вряд ли кто-либо из правящей группы россиян был крестьянского или рабочего происхождения – между прочим, в общественной жизни Западной Европы и Америки было гораздо больше политиков этого социального уровня – в России существовала мощная претензия на универсальную общность. Они позволяли себе плеваться в общественных местах, ходили небритыми и без воротничков, выказывая притворное равнодушие к буржуазному комфорту. Предопределялось, что при словах «классовая борьба» каждое колено должно преклониться. В ссорах между коммунистическими лидерами наиболее частыми оскорблениями стали «буржуа» или «мелкий буржуа». Часто они несли на себе смертоносный заряд, поскольку почти всегда утверждение оказывалось правдой. Пройдут долгие годы, прежде чем какое-нибудь движение направится к Современной государственной системе и освободится от этого мерзкого наследия.

Одним из самых прискорбных аспектов запутавшегося нового эксперимента в России с его парадоксальной социальной смесью из зависти и ненависти к старому порядку явилась неспособность направить компетентных техников, организаторов и педагогов по правильному пути. В попытке усовершенствовать общество экспериментаторы отказывались от помощи наиболее перспективных его представителей. Поскольку они обладали специальным образованием и знали то, о чем не знало большинство, на них сложно было повесить пролетарский ярлык. Именно по этой причине, как в России, так и в Америке, красноречивый, но неискренний политик имел возможность вмешиваться и препятствовать намеченному движению. А иногда он и вовсе становился непреодолимым барьером для научного развития нового экономического и социального порядка.

Трудности с реализацией Пятилетнего плана Сталина многому научили. Он усвоил, что подчинение технических способностей политической конъюнктуре работает во зло. В июне 1931 года он произнес речь о «Старой и новой технической интеллигенции» («Исторические документы», «Сталинизм», ХМ 327 705). Советский лидер откровенно признался в первостепенной необходимости использовать в современном сообществе «беспартийного» человека в вопросах науки и специальных знаний. К несчастью, руку партийного политика вскоре стали жестко укреплять странные защитники марксистской власти, входившие в состав организации, которую сначала назвали ЧК, а затем переименовали в ГПУ. Начиная с 1928 года, даты начала Первой пятилетки, несмотря на огромную движущую силу восторженного энтузиазма, Россия шагала вяло, медленно и неуклюже. Тяжелая претенциозно-политическая диктатура пропагандировала, но не исполняла, разочаровывая своих доброжелателей за рубежом и отталкивая лучших представителей интеллигенции, которую сама же и породила. Когда планы пошли наперекосяк из-за отсутствия точного материального предвидения, она обвинила в этом инженеров и тому подобных технических работников. И затем либо пересажала их по тюрьмам, либо вовсе расстреляла.

Еще одним плохим результатом неискоренимой порчи советской системы стало растущее отчуждение российского процесса от западных творческих усилий. Вместо того, чтобы сделаться союзниками, они стали противниками. По мере того как проблема социальной дезинтеграции становилась все более актуальной в странах на западных и восточных берегах Атлантики, становилось все яснее, что надежда на спасение цивилизации от катастрофы заключается в скоординированных усилиях разумных, способных и энергичных людей каждой нации и каждого класса. Революция, безусловно, была необходима, но не революция по устаревшей формуле уличных сражений и баррикад, и уж тем более не путем классовой борьбы. Должна была произойти революция в самом характере революций. В повстанческой революции больше не было необходимости, поскольку теперь система разрушала саму себя. Наступила фаза смелой конструктивной революции, и в каждой точке, где предпринимались конструктивные усилия, появлялся назойливый антагонизм фанатика Классовой борьбы, препятствующий и разделяющий (в качестве примера см. книгу «Выход» Аптона Синклера, 1933, в серии переизданий, «Исторические документы», подраздел «История мнений»).

Огромная и бессмысленная растрата творческой энергии наблюдалась не только в России, но и во всем мире. В каждом цивилизованном сообществе множество молодых мужчин и женщин истощили свою щедрую молодость и жизненную энергию на ожесточенные конфликты по чисто доктринерскому вопросу. Националистический яд ситуацию еще более усугублял. Дело дошло до того, что многие вообще отвернулись от прогресса и захотели вернуть мир в некий воображаемый потерянный век добродетели. Так они стали членами Ку-клукс-клана, националистами и нацистами. Этот процесс казался естественным импульсом к более энергичным и эффективным действиям. Кому-то это казалось правильным. Духовное объединение энтузиастов, хоть и страдающее от смешения языков. Долгое время во всеобщем воображении идея Современного государства никак не могла проясниться, прежде всего, из-за очевидных противоречий внутри России.

Казалось, Россия вела за собой. Но на самом деле она только пыталась это делать, воодушевляя собственным примером. Вот только пример этот оказался липовым. Она попросту говорила неправду. Тем временем, выжившие в значительной степени из-за отвлечения творческих сил, старые методы парламентской демократии и старая националистическая дипломатия по-прежнему владели большей частью Западного мира, и социальный крах только усугублялся, потому