Пересмешник на рассвете. Книга 1 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

Рев, хрюканье, визг… Голоса зверей сливаются в тяжелый гул; он так давит, что кажется, еще немного – и кровь потечет из ушей. Бальяско расхаживает среди своего стада по покатым щетинистым спинам и хохочет.

– Что именно? – спрашивает Клара, прижимаясь к нему ближе.

– Крик, – говорит Флип. – Кажется, кто-то кричал, там… Или там.

Взмахом руки он обводит весь Город, лоскутное одеяло крыш всех оттенков красного цвета.

– Кричал? – переспрашивает Клара и наклоняется вперед, прислушивается. У Флипа замирает сердце. Еще миллиметр, и она не удержится на краю. Упадет в кипящее живое море. Она не сможет спастись. Желтые клыки свиней Бальяско будут рвать ее плоть, широкие копыта – топтать ее кости. Они сожрут ее и раздавят, разорвут на тысячу тысяч мелких частей.

Флип что есть силы цепляется за ее руку. Но не для того, чтобы удержать – это же Клара, разве ее удержишь? – а для того, чтобы падать вместе с ней. Вместе даже в смерти.

– Я ничего не слышу, – говорит Клара. – Кто кричал?

Флип пожимает плечами.

– Не знаю. Ребенок? Маленькая девочка? Наверное, мне показалось.

Клара сдвигает брови.

– Здесь ничего не кажется, – говорит она. – Если что-то кажется, значит, так оно и есть. Маленькая девочка?

Снизу доносится глухой рокот и тут же – звук сильного удара. Мягкий, чавкающий, влажный. Словно сама Луна, шмат незрелого сыра, рухнула с небес на землю. Это свиньи в который раз штурмуют стены дома. Слышится звон бьющегося стекла, визг боли и предсмертные хрипы. Но дом стоит, непоколебимый как скала. Как долго это будет продолжаться? Как скоро гора мертвой плоти дорастет до самой крыши? Как скоро свиньи доберутся до них, ступая по трупам своих сородичей?

Клара отстраняется от края и чуть ли не падает в объятия Флипа. Ну как тут можно удержаться? И он целует ее в губы.

– Прекрати, – шипит Клара, отталкивая его. – Я тебя предупреждала? Я не могу себе…

И сама целует его в ответ. Так крепко, как никто и никогда его не целовал. Она тоже не может удержаться. Уже не может. Их чувства – неправильные, болезненные, слишком резкие – затягивают, как трясина. С каждой секундой, которую они находятся рядом друг с другом, все глубже и глубже. Флип знает, что эта ловушка будет пострашнее беснующихся свиней Бальяско. Только он запрещает себе об этом думать. Есть только здесь и сейчас, он и Клара, их поцелуй и застывшее время. Его рука под ее тельняшкой, под ладонью бьется мягкое сердце.

– Когда же все это кончится? – стонет Клякс. – Почему я должен терпеть ваши сопли?

Клара отстраняется, вытирая губы тыльной стороной ладони. В глазах ее восторг и радость, страх и паника.

– Не должен, – соглашается она. – Хочешь, я брошу тебя вниз? Там ты ничего не услышишь.

Клякс скулит.

– Ты злая. Тебе на меня плевать… И что потом? Мне придется смотреть, как ты тут трахаешься?

– Мы не собирались… – возмущается Клара, смотрит на Флипа и замолкает.

Собирались, еще как собирались. Ее тельняшка задрана до подмышек, на его рубашке почти все пуговицы вырваны с мясом. Еще чуть-чуть, и ничто не смогло бы их удержать.

– Ты забыла о том, почему мы здесь, – говорит Клякс, черный плюшевый комок совести.

Флип протягивает к девушке руку, он хочет погладить ее по щеке. Не больше. Глаза Клары темнеют от ужаса, и она отстраняется.

– Нет!!!

Крик Клары как пощечина. Флип замирает: испуганный, растерянный, сбитый с толку. Он не понимает… Впрочем, нет. Все он понимает, пусть и бежит от этого знания. Если он сейчас дотронется до нее, коснется ее кожи хотя бы кончиками пальцев, она уже не отстранится. Они пойдут дальше – и все, о чем говорит Клякс, из возможности превратится в неизбежность. Клара хочет его ничуть не меньше, чем он хочет ее.

И именно этого от них и ждут. Это ловушка. Цель Бальяско вовсе не убить их. Отнюдь. Ему нужно, чтобы они оказались здесь, на крыше, вдвоем, в опасности. Страх смерти обостряет чувства, а они и без того звенят как струны. Фокус в том, что если поддаться, то они уже не смогут остановиться. Трясина засосет их. Мир обернется динамичным сплетением тел. А они здесь вовсе не ради друг друга, как бы им того ни хотелось.

Флип опускает руку и отводит взгляд. Клара нервно поправляет одежду. Отходит на пару шагов. Что ж, на этот раз им удалось удержаться. Но как долго это будет продолжаться? За что им эта пытка? Внизу беснуются свиньи; хохочет Бальяско, размахивая куском свежего мяса, как бордовым знаменем.

И снова крик – не ближе и не дальше, и непонятно, в какой стороне. На этот раз его слышит и Клара. Она приподнимается на цыпочки, склоняет голову, будто поочередно прислушивается сначала одним, а затем другим ухом. Лицо ее делается серьезным.

– Я знаю этот голос, – говорит она, хотя на таком расстоянии и за общим шумом узнать голос невозможно.

– Да?

Флипу вдруг кажется, что между ними в одно мгновение разверзлась невидимая пропасть. Клара стоит рядом, в паре шагов, но сейчас она бесконечно далеко от него.

Клара молчит. Она стоит, обхватив плечи руками, и слушает, слушает, слушает, пока крик не звучит снова. Еще дальше, еще тише – может, и не крик вовсе, затухающее эхо.

– Это Дафна, – говорит Клара, встряхивая челкой.

– Кто? – переспрашивает Флип, имя кажется ему знакомым.

– Дафна. Моя сестра.

– У тебя есть сестра? – Ему неприятно это слышать. Ему не хочется делить Клару с кем-либо еще.

– Есть, – кивает Клара. – И… Они забрали ее. Я должна ее вернуть.

Смысл слов ускользает от Флипа. Он трясет головой, пытается сосредоточиться:

– Они… Забрали… Кто?

– Каприччо, – говорит Клара.

Это слово для Флипа – пустой звук. Она видит это и нетерпеливо поясняет:

– Каприччо! Черт, Солдат, Сарацин и другие…

Флип все равно не понимает, и Клара раздраженно отмахивается.

– Они забрали ее, – повторяет она. – Мою сестру. Я должна ее вернуть. Так сказал отец.

– Ну, наконец-то, – ворчит Клякс. – Вспомнила, зачем мы здесь? Поздравляю!

– Надо выбираться отсюда, – говорит Клара. – Нельзя терять времени.

– Ха! И как же ты собираешься это делать?

Под брюзжание плюшевой собаки Клара идет вдоль края крыши. Флип поднимается на ноги и плетется за ней следом, хотя и не рискует приближаться к краю.

Походка у Клары легкая, пружинящая. Она идет, словно ступает по воздуху. Подошвы мягких тапочек оставляют на черепице едва заметные меловые следы. Флип смотрит на нее и вспоминает гибкое тело в своих руках, мягкое и теплое биение сердца… Он гонит эти мысли прочь: не сейчас, не время, потом, и вот тогда…

Они