Игла Дживана - Роман Викторович Титов

Выход Сай’и произвел на публику усмиряющий эффект – пришла пора священнейшей части ритуала, и народ начал успокаиваться. Забили невидимые барабаны, нагнетая атмосферу мистицизма и вгоняя аборигенов в некое подобие транса. Слова неведомой мантры, шепотом произносимые всеми махди, стали возноситься над алтарем, сливаясь в единый монотонный гул, по словам Аверре, призывающий перерождение искры минна в теле Занди.

– Махди отождествляют минн с десницей древних богов, – говорил наставник, – и считают, что только после того, как растение полностью завладеет телом казнимого, произойдет полное очищение последнего, как духовное, так и физическое, и перерождение минна. В сущности, такое отношение к казни даже более прогрессивно, чем тупая первобытная жажда мщения.

Я смотрел на Аверре, испытывая жгучее желание, повторить подвиг Эйтн и как следует врезать ему, но, памятуя о страже, благоразумно воздержался.

– А голова зачем?

– Увидишь.

Сай’я опустила голову на постамент. Туземцы попадали на колени, продолжая скандировать, кто шепотом, а кто во всю глотку, три магических слова, способных очистить дух графа от скверны. Что больше всего удивляло, так это глубочайшая сосредоточенность на лицах маленьких представителей этого странного народа, которые, не уступая взрослым, один за другим впадали в общее состояние полузабытья. Занди же все это время лежал неподвижно, видимо, уже не надеялся на благоприятный для себя исход. Закрыв глаза, он расслабился, словно все происходящее вокруг вообще не имело к нему отношения.

– Они все как будто одурманены. – Эйтн подозрительно покосилась на застывших рядом воинов, молча наблюдавших за происходящим в центре маленькой арены и еле-еле заметно приоткрывавших рты, шепча заклинание. Я заметил, как она зачем-то сделала маленький шажок в сторону стоявшего с воздетыми к кронам паатов руками старейшины и как стальная хватка воина, не прерывавшего свое бормотание, вернула ее обратно.

– Бдительность при этом они не потеряли, – с загадочной улыбкой обронил Аверре. – Забудьте вы о Занди – он почти история. Смиритесь с неизбежным. Сосредоточьте усилия на собственной судьбе. По крайней мере, у вас еще есть возможность ею распорядиться.

Как только Иши Кхем’са резко опустил обе руки, тем самым дав знак к следующей части ритуала, Сай’я встала позади постамента с головой и сорвала со своего венка одно спелое соцветие, так похожее на то, что находилось у меня в кармане. Легким движением руки она срезала три самых крупных иголки и, отложив нож в сторону, осторожно воткнула их в темя и виски многострадального Рех’има. Весь амфитеатр затаил дыхание, когда обтянутая пергаментной кожей маска, давно умершего жреца, ожила.

Сначала я решил, что от перенапряжения у меня начались галлюцинации, но когда аборигены радостно заликовали, понял, что это вовсе не обман зрения и не какой-то дешевый трюк. Высушенное мумификацией лицо и впрямь шевелилось, морща нос и поднимая брови, раскрывая и снова закрывая пустые глазницы, но очень неестественно и рвано, словно не мышцы двигали этим процессом, а кое-что иное, обитавшее внутри. Ответ показался сам из широко распахнувшегося безгубого рта: тоненький белесый стебелек новорожденного минна показал шевелящиеся усики на свет. Поднеся острие ножа к отростку, Сай’я легким движением отсекла его. Упав на древесину постамента, этот кусочек стал извиваться, как червяк. Когда аборигенка взяла его двумя пальцами и понесла к Занди, Эйтн передернуло от отвращения.

– Узрите, – выкрикнул старейшина, обращаясь к нам, – как вершится Правосудие минна.

К Сай’е подошел абориген с широкой деревянной чашей в руках, наполненной густо дымящей жидкостью. Смочив в ней кончик ножа, молодая жрица склонилась над Занди, приготовившись сделать на его обнаженной груди небольшой надрез.

Амфитеатр замер, я напрягся, напружинилась и Эйтн.

И тут Сай’я качнулась в сторону туземца, словно ей на секунду сделалось дурно. Смоченное и оттого блестящее острие кинжала уперлось в солнечное сплетение изумленного махди и сползло вниз, оставив за собой неглубокий порез. Второй рукой она прижала завязывающийся узлом отросток к начавшей кровоточить ране и быстро отошла.

Почувствовав горячую кровь, новорожденный минн стал вгрызаться, по-другому не скажешь, под кожу туземца, и через секунду совсем исчез у него внутри. От шока и боли он выронил чашу, ошпарил себе ноги и дико заорал, ногтями расцарапывая рану в надежде вытащить плотоядный отросток наружу.

Поднялась суматоха. Махди повскакивали со своих мест и, забыв обо всем на свете, хватая детей в охапку, понеслись прочь с места неудавшейся казни. Почти никто не обращал внимания на вышедшего в центр старейшину, требующего, чтобы все немедленно успокоились. Обезумевший от боли и страха поедаемый минном абориген сломя голову рванул к Иши. Мгновенно среагировавшие охранники старейшины пригвоздили его саблями к полу.

– Зачем она это сделала? – вопрос прозвучал почти неслышно в шуме стремительно покидающей площадку толпы.

– Погоди-ка, – сумрачно хмуря брови, отозвался Аверре. – Смотрите.

Пока Иши Кхем’са безуспешно пытался увещевать своих соплеменников, за его спиной ученица, действуя с оперативной точностью хирурга-трансплантолога, быстрыми движениями ножа освобождала графа от пут. Словно почувствовав неладное, старейшина резко обернулся и, выпучив глаза, проорал:

– Ты что это творишь?! Немедленно остановись! Я приказываю!

Не обращая ни малейшего внимания на вопли учителя, Сай’я помогла графу подняться на ноги. Сорвав с себя уродливую маску, Занди уставился на Иши Кхем’са налитыми кровью глазами, как будто надеялся, что уже от одного взгляда, того хватит удар.

– Вот те раз, – с ухмылкой проговорил я, косясь на Аверре.

– Ты предала свой народ! – продолжал буйствовать старейшина. – Навеки быть тебе проклятой и не знать покоя, даже после смерти! Твоими останками накормят червей в Яме Ам’бы! Уб…

Приказ так и остался на его губах невысказанным, прервавшись из-за ножа, по самую рукоять вонзившегося ему между глаз. Чуть качнувшись назад, Иши Кхем’са замертво рухнул к ногам собственной стражи.

Зашипев и зарычав, аборигены тут же вскинули пики и сабли, как вдруг всю площадку сотрясло взрывом. Яркая вспышка высоко в кронах паатов, на секунду осветила местность, словно взошедшее солнце. А потом все накрыло огненным дождем из листьев и сломанных щепок. Ударной волной нас подкинуло в воздух и швырнуло вниз. Чудом, избежав столкновения головой с полом, я схлопотал по спине одной из увесистых коряг. Где-то закричали не успевшие убраться восвояси махди. Сдавленный крик Эйтн и возмущенный «ох»мастера сообщили, что они где-то рядом. Нескольких стражников, словно картечью, нашпиговало горящими щепками. Выставив над собой руки, я