Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Биитре вдруг стало тяжело дышать, как будто он – гонец, преодолевший бегом большое расстояние.

Он отбросил покрывало и с трудом встал с кровати. На неверных ногах двинулся к убийце, но силы покинули его. Ошай, если это было его настоящее имя, положил ладонь на его лоб и легонько толкнул.

Биитра повалился на пол, но почти не ощутил падения, как будто все происходило с кем-то другим.

– Тяжко, наверное, – проговорил Ошай, опустившись рядом на корточки. – Тяжко всю жизнь быть лишь чьим-то сыном, не более того. И умереть, не оставив следа в этом мире. Как по мне, несправедливо.

Биитра хотел спросить: «Кто?»

«Кто из моих братьев опустился до отравления?»

– Люди умирают, этого не изменишь, – продолжил Ошай, – Но на рассвете солнце встает, и это тоже неизменно. Как себя чувствуешь, высочайший? Можешь встать? Нет? Вот и хорошо. А то я уж подумал, что придется поить тебя силком. У неразбавленного не так заметен сливовый привкус.

Наемный убийца встал и, слегка прихрамывая, будто у него болел тазобедренный сустав, направился к кровати.

«Одних лет с отцом», – снова подумал Биитра, но сознание к этому моменту затуманилось, и он не смог увидеть иронии в повторяющейся мысли.

Ошай сел на кровати и прикрыл колени покрывалом.

– Время терпит, высочайший. Я тут подожду, постель удобная, а ты умирай себе без спешки.

Биитра закрыл глаза и попытался собраться с силами для последнего броска к убийце, но почти сразу понял, что нет сил даже на то, чтобы разлепить веки. Дощатый пол вдруг показался очень мягким, как перина на кровати, а руки и ноги будто налились свинцом.

Что ж, подумал Биитра, бывают яды и похуже, и на том спасибо братьям.

Чего было действительно жаль, так это навсегда расстаться с Хиами. И с подъемниками в шахтах. Хотелось бы перед уходом из жизни завершить бо́льшую часть начатых работ.

Такими были его последние связные мысли.

Он так и не понял, в какой момент убийца потушил стоявшую возле кровати ночную свечу.

На похоронах мужа Хиами сидела на установленном в храме помосте, на почетном месте рядом с хаем Мати.

Храм был полон, люди тесно сидели на подушках, а жрец нараспев читал ритуальные молитвы и позвякивал серебряными колокольчиками.

Каменные стены и высокий деревянный потолок плохо удерживали тепло, поэтому между скорбящими были расставлены жаровни.

Хиами, в светлых траурных одеждах, не поднимая головы, смотрела на свои руки.

Для нее это были не первые похороны родного человека. До того как выйти замуж за одного из членов главной семьи Мати, она присутствовала на погребении отца. Тогда она была еще совсем девочкой.

За прошедшие годы Хиами не раз приходила в храм слушать те же слова, произносимые над очередным умершим утхайемцем, а потом и рев погребального костра.

Но сейчас впервые все это казалось бессмысленным. Ее скорбь была неподдельной, горе – всеобъемлющим, а это сборище зевак и сплетников… Им не было дела до ее потери.

Хай Мати прикоснулся к ее руке, и она посмотрела ему в глаза. Жидкие волосы отца Биитры поседели много лет назад. Старик ласково улыбнулся и принял позу сочувствия. Он был грациозен, как актер, – все движения невероятно плавные и поразительно точные.

Хиами подумала о том, что из Биитры вышел бы никудышный хай. Он бы нипочем не уделил достаточно времени на оттачивание манер, поз и жестов.

Казалось, что за последние дни она выплакала все слезы, но теперь глаза снова увлажнились. Рука бывшего отца по мужу задрожала, как будто ему стало неспокойно от проявления искренних чувств Хиами.

Старик откинулся на спинку черного лакированного кресла и жестом велел слуге принести пиалу чая.

А жрец продолжал нараспев читать прощальные молитвы.

Когда же последняя строчка была произнесена и в последний раз переливчато звякнули колокольчики, явились носильщики и подняли носилки с телом мужа Хиами.

Похоронная процессия медленно продвигалась по улицам, ее сопровождали звон колокольчиков и жалобное завывание флейт.

На центральной площади уже был возведен погребальный костер: огромные, крепко пахнущие маслом сосновые бревна и жесткое ложе из каменного угля, привезенного с ближайшей шахты.

Тело Биитры уложили на это сооружение, а затем, чтобы никто не мог увидеть, как лопается кожа на благородных костях, укрыли покрывалом из плотно сплетенных металлических колец.

Теперь настал черед Хиами – по традиции погребальный костер зажигает вдова.

Она медленно двинулась вперед. Все глаза были устремлены на нее, и она знала, о чем думают собравшиеся на площади.

Бедная женщина осталась одна.

Не сострадание, а лишь обычная скоропреходящая жалость. Точно такая же достанется и другим женам сыновей хая Мати, когда их мужья окажутся под этим кольчужным покровом.

А кроме сочувствия, Хиами слышала в голосах возбуждение, страх и ожидание последствий этого скорбного действа.

Как только прозвучат неискренние слова утешения, люди начнут строить догадки и выдвигать свои версии.

Оба брата Биитры исчезли.

Поговаривали, что Данат ушел в горы, где его тайно дожидается целый вооруженный отряд, или на юг в Лати, чтобы привлечь союзников, или в разрушенный Сарайкет, чтобы сговориться с наемниками, или отправился к даю-кво просить помощи у поэтов с их андатами. А кто-то утверждал, что он укрылся в храме и копит там силы или прячется в подвале дома утех на окраине города, боясь нос высунуть на улицу.

Подобные слухи ходили и о Кайине.

В общем, началось.

После многолетнего бездействия один из тех, кто может однажды стать хаем Мати, сделал свой ход.

Город ждал, как будет разворачиваться эта драма.

Погребальный костер – всего лишь затравка, первые строки новой песни, в которой братоубийство будет подано как нечто вполне объяснимое, закономерное и даже благородное.

Хиами, изобразив позу благодарности, приняла от кострового зажженный факел и шагнула к облитым маслом бревнам. И тут у нее над головой пролетел голубь. Он опустился на грудь ее покойного мужа и сразу упорхнул. Хиами, посмотрев ему вслед, невольно улыбнулась, а потом поднесла факел к розжигу. Огонь занялся, и она отступила назад.

Простояла Хиами возле костра ровно столько, сколько требовал обычай, после чего пошла обратно во Второй дворец. Решила: пусть на то, как человеческая плоть превращается в золу, смотрят другие, их песня, возможно, только начинается, а ее уже допета.

У входа в главный зал Хиами встретила юная служанка. Девочка приняла позу приветствия, в которой улавливался намек: есть о чем сообщить госпоже.

Хиами хотела проигнорировать этот намек и пройти мимо, в