Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

свои покои, к очагу, к постели и почти довязанному шарфу, но, заметив на щеках девочки влажные дорожки, передумала. В конце концов, кто она такая, чтобы грубо обращаться с ребенком, и без того расстроенным до слез?

Изобразив позу ответа на приветствие, Хиами тотчас приняла вопросительную.

– Идаан Мати, – сказала служанка. – Она ожидает вас в летнем саду.

Хиами приняла позу благодарности, поправила рукава и бесшумно пошла по дворцовым коридорам.

Раздвижные каменные двери в сад были открыты, и в них задувал холодный ветер. В саду у окруженного голыми вишневыми деревьями пустого фонтана сидела теперь уже бывшая сестра Хиами.

Строгие одежды не были светлыми, как того требовал траур, но покрасневшие глаза без обычной подводки и ненапудренное лицо говорили о том, что Идаан искренне скорбит по брату.

Без косметики Идаан выглядела как самая обычная женщина, и Хиами стало ее жаль. Одно дело дожидаться, когда свершится насилие, а другое – столкнуться с его последствиями.

Хиами вошла в сад и сложила руки в жесте приветствия. Идаан встала так резко, как будто ее застали за чем-то неприличным, но почти сразу приняла ответную позу.

Хиами села на каменный бортик фонтана, Идаан опустилась на землю у ее ног, как делают дети.

– Твои вещи уже собраны, – сказала Идаан.

– Да, завтра я уезжаю, дорога до Тан-Садара займет не одну неделю. Думаю, все пройдет хорошо. Одна из моих дочерей вышла там замуж, да и мой брат – достойный человек. Уверена, они хорошо меня примут. Пока не подыщу себе дом, поживу у них.

– Это несправедливо, – сказала Идаан. – Тебя не должны вот так выдворять. Твое место здесь, в Мати.

– Такова традиция, – приняла позу смирения Хиами. – Справедливость тут ни при чем. Мой муж умер. Я возвращаюсь в дом отца, и не важно, кто сейчас занимает его место.

– Если бы ты принадлежала к одному из торговых Домов, никто бы не потребовал, чтобы ты покинула Мати. Ты могла бы ездить куда пожелаешь и делать что захочешь.

– Все так, но я не из какого-то там торгового Дома, верно? Я из рода утхайема. А ты из семьи хая.

– И мы женщины.

Хиами удивилась тому, с какой злостью Идаан это прошипела.

– Мы родились женщинами, поэтому у нас никогда не будет столько свободы, сколько от рождения дано нашим братьям!

Хиами рассмеялась. Просто не сдержалась – настолько глупо прозвучала реплика Идаан. Она взяла бывшую сестру за руку и наклонилась так низко, что они едва не соприкоснулись лбами.

Идаан подняла на нее покрасневшие глаза.

– Вряд ли мужчины из наших семей считают себя свободными от установленных обычаев, – сказала Хиами.

Идаан досадливо поморщилась:

– Я не подумала… Не то хотела сказать… Боги… Прости меня, Хиами-кя… Мне так жаль… так жаль…

Хиами раскрыла объятия, Идаан прижалась к ее груди и заплакала. Хиами, медленно покачиваясь, гладила ее по волосам и тихо напевала, словно ребенка убаюкивала, а сама смотрела на сады, которые больше уже не увидит.

Из-под земли пробивались первые тонкие ростки, деревья были еще голые, но кора приобрела зеленоватый оттенок. Скоро станет достаточно тепло, чтобы пустить воду в фонтаны.

Хиами почти физически чувствовала, как в глубине души навсегда поселилась печаль. Она давно познала слезы юности, которые сейчас впитывала ее одежда на плече. Придет время, и она познает слезы старости, они будут ее спутницами, но не нужно спешить на встречу с ними.

Наконец всхлипы стали реже, Идаан отстранилась от Хиами и, смущенно улыбаясь, вытерла глаза тыльной стороной кисти.

– Не думала, что это так плохо, – тихо сказала она. – То есть знала, что будет тяжело, но теперь… Как им это удавалось?

– Кому, дорогая?

– Им всем. Из поколения в поколение сыновья хая убивают друг друга. Как они заставляют себя ступить на этот путь?

– Знаешь, – начала Хиами, и в этот раз слова шли не от нее самой, а от печали, в ней поселившейся, – я думаю, чтобы стать новым хаем, надо утратить способность любить. Так что, возможно, гибель Биитры не самое худшее, что могло с ним случиться.

Идаан не уловила смысла и приняла позу вопроса.

– Одержать верх в этой схватке, возможно, хуже, чем потерпеть поражение. Во всяком случае, это хуже для такого человека, каким был мой Биитра. Он слишком любил наш мир. Мне было бы невыносимо видеть, как его лишают этой любви. Как он день за днем несет на своих плечах вину за гибель братьев… Да и в шахты он бы уже не спускался: не дело хая месить грязь под землей. Он бы возненавидел такую жизнь. Как ни посмотри, из него бы вышел никудышный хай Мати.

– Сомневаюсь, что я люблю наш мир так же, как Биитра, – призналась Идаан.

– Понимаю тебя, Идаан-кя, – согласилась Хиами. – И прямо сейчас я тоже его не люблю. Но буду стараться. Я очень хочу полюбить мир, как любил его Биитра.

Они посидели у фонтана еще немного, поговорили на менее трудные темы и попрощались легко, словно решили назавтра встретиться вновь. Но если бы они расставались так, как требовали обстоятельства, это закончилось бы двумя потоками слез.

Прощание с хаем прошло более формально, но именно отсутствие каких-либо эмоций и сухие слова помогли Хиами сохранять самообладание на протяжении всей церемонии.

Хай заявил, что отсылает Хиами к семье с дарами и благодарственными письмами, и уверил, что в его сердце, пока оно бьется, всегда найдется для нее место.

И только когда хай повелел не осуждать погибшего мужа за слабость, печаль едва не переросла в гнев, но Хиами сдержалась. В конце концов, это всего лишь слова, которые непременно произносятся на подобных похоронах, и к Биитре они не имеют никакого отношения. Так же, как ее заверения в вечной преданности сидящему на черном лакированном троне бессердечному старику – не более чем пустые слова.

После церемонии Хиами прошла по дворцам, уже не так формально попрощалась с теми, кто за многие годы, прожитые в Мати, стал ей по-настоящему дорог. А когда стемнело, выскользнула на улицу, чтобы вложить в ладонь немногих подруг менее благородного происхождения несколько полосок серебра, или скромное колечко, или брошку. Одни подруги плакали, другие обещали поехать с ней или когда-нибудь вернуть ее в Мати. И слезы, и обещания не были горячими или искренними, но Хиами это не расстраивало. В конце концов, разве можно ждать искренности от того, чья печаль неглубока?

Последнюю ночь она без сна провела на кровати, на которой спала с тех самых пор, как приплыла на север. Эта кровать выдерживала