Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов

— Ч’ен тегап’фохель, деххин меррут'![1] — с неприкрытой угрозой говорит ему один из троицы.

Не поняв ни слова, Бель предпочитает расценить это, как предупреждение. Поднимает руки над головой, покорно застывает на месте. План, разработанный феромимом, продолжает рушиться на глазах даже после отчаянной победы Макса над Динельт. Ещё один горец бродит вокруг «Дэйзи», опасливо заглядывает внутрь через битые стёкла и пытается понять, что там с Куликовым.

— Мине ещё разь повторить⁈ — срываясь на фальцет, кричит один из незнакомцев, и взгляд Бельмондо наконец выхватывает его из кольца вооружённых. — Орюжие биросили, да!

Вожак толст, немолод и не очень опрятен. Его блестящая обсидиановая шевелюра колосится так, что безошибочно сообщает о недавней пересадке; пористый нос огромен, что заметно даже на широком круглом лице; руки пухлые, пальцы короткие и толстые, покрытые жёсткими чёрными волосами.

Встречая по одёжке, такого пузача можно легко спутать с оператором уличного уборочного комбайна или водителем грузового соратобу. Если бы не тонна золотых украшений, заметных на пальцах, в ушах и на мохнатой груди под расстёгнутой одеждой. В руках крикун сжимает пистолет, но не очень-то умело, скорее для проформы и чтобы не отличаться от молодых подчинённых. Ногти его коротки, толсты и отливают болезненной желтизной, словно тоже выплавлены из золота, только грязного, с примесями.

Впрочем, Жнецов его расхлябанный и не самый грозный вид в заблуждение не вводит. Как и тонкий голос — они послушно опускают автоматы в кадки с керамзитом, закладывают ладони на шею. Глядя в их слезящиеся от ужаса глаза, Алекс вдруг испытывает в голове острый укол, словно научился перехватывать ментальные сообщения, и ему кажется, что все трое подельников завидуют Гарри, оставшемуся лежать на полу квартиры феромима…

— Ти, дорогой, тоже вибирайся давай! — бросает толстяк Вышегородскому, всё ещё лежащему под придушенной женщиной. Говорит причём без особенной злости, но настойчиво. — Давай-давай, чего ти там с этой красявицей делать удумаль прямо тют? Вставай, говорю тибе!

Но Максим не спешит выполнять приказ. Один его глаз стремительно заплывает и, чтобы оценить полноту картины, он вынужден постоянно вертеть головой. Динельт при этом держит на себе, бесстыдно прикрываясь её телом.

— Ты еффе кто такой⁈ — командным тоном спрашивает он, и Бель с горечью слышит, что теперь капитан нещадно шепелявит.

— Можещ называть меня Тангик Арушанович, — милостиво соглашается толстяк. С кряхтением перебирается через арыки и стволом пистолета раздвигает уцелевшие вокруг Макса огуречные побеги. — Вай, сколько урожая попорьтили, шакали…

— Тебе приказали встать! — почти без акцента рычит на Вышку один из подчинённых Тангика Арушановича, тыча стволом в окровавленное лицо. — Вылез быстро!

Алекс обмирает, отчего-то решив, что «кофейник» рискнёт оказать сопротивление и горячие горцы тут же положат их всех из автоматов и ружей. Но Максим вдруг сбрасывает с себя обмякшую предательницу и без особенной лёгкости поднимается в полный рост. Его покачивает, и мим замечает, что оперативник так и тянется ощупать простреленную грудь.

Ещё Бельмондо видит, что несколько армян в этот момент окружают коленопреклонённых Жнецов и о чём-то их негромко расспрашивают. «Чулки» отвечают неохотно, морщась и стискивая зубы, а вооружённая молодёжь время от времени награждает троицу лёгкими обидными подзатыльниками.

— Так кто ты такой, Тангик Аруфановифь? — повернувшись к толстяку, повторяет Вышегородский. — И фто знаефь про федеральный закон о нофении огнестрельного оруфия?

— Всё знаю, дорогой, всё знаю… — скалясь золотыми зубами, с усмешкой отвечает тот. — Но ти не переживай, дорогой господин капитан, — он демонстрирует раскрытую левую ладонь, словно убеждая Вышку не спешить с выводами и действиями, — ти сейчас в польной безопасности. Тангик Арушанович с этими шакалями сам разбереться… Посадьки, конечно, жалько немношьк, но это всё мирское, пустое… да, дорогой?

Он забавно машет пухлыми руками, приглашая признать тщетность сетований по материальным благам. С удивлением смотрит на блестящий пистолет, как будто только сейчас обнаружил, что вообще вооружён. Поморщившись, волосатый любитель золота не глядя отдаёт ствол направо за спину, где его без лишних вопросов подхватывает статный молодой помощник — тот самый, что говорит без акцента.

— Выходит, Тангик Аруфановифь, ты меня знаефь? — прищуривается Макс, осторожно массируя набухшую скулу. — Прифем настолько, фто готов противостоять Фнецам?

— Тангик Арушанович многих знает, — с важным кивком подтверждает Тангик Арушанович. — А ещё это мои теплицы, капитан. Всё это — моё. И я бюду охрянять собьственность с орюжием в рюках, даже если сюда придют все Жнецы Посада.

— Откуда знаефь, фто я капитан? — не унимается Максим, искоса поглядывая на допрос «колготок». — Погоны вроде не нофу…

Толстяк тоже прищуривается. Улыбается и вдруг смешно крякает, признавая законность вопроса. Алекс при этом не забывает, что остальные вооружённые люди всё ещё окружают их кольцом, а его собственные руки уже начинают затекать.

Он осторожно опускает их на влажную от пота макушку, рискнув повернуться и проверить, как там Куликов. Выясняется, что того уже извлекли из машины, сам соратобу запенили из огнетушителей, и сейчас раны зуммера осматривает угрюмый немолодой армянин.

— У меня есть торговий партнерь по имени Анис Берхузович, — с фальцетной гордостью сообщает Вышегородскому хозяин гидропонных ферм. — Очень-очень уважяемый человек в таджикской общине, господин капитан. Вместе тем-сём занимаемся, и перевозками, и фрюктами тоже, и… — Пожилой толстяк осекается, пока не выболтал лишнего. Но быстро берёт себя в руки, приглаживает сальную копну волос и продолжает: — У Аниса есть млядшая сестра Мадина, она в Хюджанде сейчас, но родилась здесь. У Мадины есть средний сын Умед, у которого есть кровный бират по имени Эшонкул. У Эшонкула есть единьственный сын Саймумин, а у того биль сын Заррух. Пока Заррух биль живой, у него била жена по имени Дилсуз. Это имя тибе о чём-то говорить, господин капитан?

— Дилсуз рассказала вам обо мне⁈ — не скрывая удивления, восклицает Вышка.

Алекс чувствует жар. Он вспоминает таджиков, которых они вывели из-за Стены. Вспоминает солдафонское нежелание Макса отягощать себя нерусской обузой. И свою настойчивость вспоминает тоже. Поэтому своевольно опускает руки, в последний момент удержавшись, чтобы вовсе не сунуть их в карманы пальто.

— Вообще-то я к таджикам не очень… — доверительно щурится Тангик Арушанович. Морщит широкий нос и неопределённо покачивает окольцованными пальцами. — Но у Дилсуз вживлён «Бюрхан», и теперь об твоём постюпке знают все общины Посада. Ти,