Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

— Отец, пожалуйста. Я только-только диплом получил.

Пауза. Он слышал, как отец коротко выдохнул — этот звук, наполненный молчаливым сомнением, осуждением, тем самым вечным ожиданием, которое стояло между ними с самого детства.

— Диплом — это хорошо. Но что дальше? Омега с образованием — редкость. Значит, тебя заметят.

— Не смеши. Кому нужен омега-стоматолог?

— Ты слишком себя недооцениваешь. Но запомни — нельзя оставаться одному.

Эти слова. Почти приказ.

Он мог не слушать, мог не отвечать, мог даже покрутить в руках чашку с кофе, делая вид, что ничего не слышал. Но слова всё равно проникали внутрь. Они были не просто советом — они были законом, написанным в генах, в поколениях, в этом мире, где омеге нельзя было быть одному.

Как будто одиночество равнялось поражению. Как будто выбор существовал, но только между «быть с кем-то» и «быть сломанным».

Он закатил глаза, хмыкнул, улыбаясь в телефонную трубку с тем сарказмом, который его отец никогда не мог понять:

«Ну да, конечно. Омега обязательно должен найти альфу. Жить по правилам. Как иначе?».

Сколько раз он это слышал?

Сколько раз он думал, что всё это бессмысленно? Что в его мире, в его 2025 году, всё иначе?

А потом…

Резкий вдох, как удар, как попытка вырваться из чего-то тягучего, липкого. Мирослав открыл глаза. Воздух в комнате был тяжёлым, сухим, словно пепел от давно сгоревшего огня, оседающий на губах, оседающий в лёгких. Он был не здесь — ещё несколько мгновений назад он был в 2025 году, сидел в своей квартире, слушал голос отца. А теперь…

Тишина. Ледяная, вязкая, давящая.

Он медленно поднял глаза. В комнате ничего не изменилось — деревянный стол, жёлтый свет лампы, старый шкаф, в котором лежали вещи, пропитанные временем, пахнущие чужой жизнью. Только бумаги на столе были новыми, написанными его рукой.

Он опустил взгляд.

Ровные строчки, строгие линии. Медицинские записи. Отчёты.

На одном из листов стояла подпись.

«Доктор Миргородский».

Он протянул руку, коснулся бумаги, словно проверяя, настоящая ли она, реальная ли. Провёл пальцами по буквам — и эти буквы не принадлежали тому, кем он был. Они принадлежали человеку, который жил в 1930-х, который работал в этой больнице, который каждое утро просыпался здесь, в холоде, в чужом времени, в чужом мире.

«Я больше не стоматолог».

Эта мысль пробила его, как ледяной ветер, пронзающий насквозь. Он даже не сразу понял, почему она звучала так страшно. Как будто лишала чего-то не просто важного, а единственного, что связывало его с прошлым.

Он снова посмотрел на свою подпись.

«Я не человек 2025 года».

Никто не ждал его там. Никто не искал. Мир, который он знал, продолжал жить без него. Люди шли по улицам, зажигались экраны смартфонов, города гудели, как огромные механизмы. Там, в 2025-м, его не существовало. Он исчез.

А здесь…

«Я не тот, кем был».

Он посмотрел в окно.

На стекле отражение — расплывчатое, неясное. Его силуэт. Его лицо. Но чужое.

Какое-то странное, будто он впервые его видел.

Он прищурился, пытаясь различить, что именно изменилось. Глаза? Они стали глубже, темнее? Или губы? Они сжимались слишком крепко, словно скрывали что-то невысказанное, давно похороненное?

Он поднял руки.

Пальцы, кожа, ногти — всё казалось таким же. Но это было не так.

Эти руки больше не принадлежали врачу из будущего.

Эти руки принадлежали 1930-м.

Эти руки принадлежали Мирославу Миргородскому.

«Я в 1930-х».

Он вдруг почувствовал что-то похожее на щемящую пустоту. Глухую, невыразимую, такую, что её невозможно было выговорить, только носить внутри.

«Это мой дом».

Последние слова прозвучали в голове почти осознанно. Почти.

Или, может быть, он просто начал смиряться?

Сколько времени ему понадобилось, чтобы это осознать? Сколько ещё он будет пытаться вернуться?

Или… он уже больше не хочет?

Тишина давила, словно низкий потолок, готовый в любой момент обрушиться. Мирослав медленно сел на кровать, сгорбившись, опустил голову в ладони. Его плечи чуть вздрогнули, но не от холода — от мысли, которая сверлила сознание, прорастала сквозь череп, как сорняк, который не вырвать.

«А если бы я исчез?».

Смог бы кто-то вспомнить обо мне?

Если бы он просто… исчез. Не в прошлое, не в будущее, а в небытие. Растворился бы в воздухе, как запоздалая тень на мостовой. О нём бы говорили? О нём бы думали? Или его имя исчезло бы с тех папок, что он видел на столе, его лицо — из памяти тех, кто смотрел ему в глаза, а голос — из ночных разговоров у койки больного?

«Что, если бы я не попал сюда? Где бы я был?».

Был бы ли он вообще?

Он боялся ответа.

Бежать? Но куда?

Назад? В 2025 год? Но назад — это больше не вариант. Этот год теперь лежал где-то там, за стеной, через которую нельзя пройти. Он был как старый сон, который можно помнить, но нельзя пережить заново.

Но и 1935-й — это не его время.

Эти улицы, мокрые от ночного дождя, не знали его. Эти больничные стены, пропитанные лекарствами и страхом, не принадлежали ему. Эти люди — люди, которые смотрели на него с разными взглядами: с интересом, с подозрением, с недоверчивым уважением — они не знали, кто он.

Но и он не знал.

«Остаться? Но тогда кем я стану?».

Кем он может быть?

Омега, застрявший в эпохе, где он не должен был родиться. Врач, но не врач своего времени. Чужак, но без возможности уйти.

Он не был ни жертвой, ни врагом.

Он был… чем-то другим.

Только никто ещё не знал — чем именно.

Он лёг, чувствуя, как матрас под ним проминается с едва слышным скрипом. Холодная ткань простыни касалась кожи, словно чужие, не принадлежащие этому времени руки. Он уставился в потолок, но тот, казалось, был слишком далёк, размывался в полумраке, как граница между прошлым и будущим.

«Омега не может быть один».

Голос отца звучал в его голове тихо, но настойчиво, как