Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

душу. И лакеев теперь было много, и все они явно занимались какими-то делами, а не просто шарились от стены к стене: носили стопки белья, столового и постельного, смахивали пыль пучками перьев, что-то подметали, чистили и приводили в порядок. Приятно глазу.

Гвардию изображали солдаты Норфина — и это мне тоже нравилось. Роскошные мундиры в золотом шитье сидели на этих парнях не очень ловко, зато парни умели охранять. Вдобавок они были заметно рады нам и вставали во фрунт, когда мы подходили близко.

А кроме прочего — внезапно! — в Резиденции появились определённо аристократы. И определённо с Даром: издалека ощущалось.

Средних лет мессир с типичным перелесским клеймом — багровым пупырчатым родимым пятном в полморды — разлетелся к Индару чуть не с объятиями:

— О тьма и хаос предвечные, неужели мессир Индар! Невероятно! Если бы не тепло вашего Дара — не узнал бы вас никогда, дорогой! Ох, война, война…

— Мужики говорят: кому война, а кому и мать родна, — довольно холодно ответил Индар. — Где вас всё это время носило, Орстер?

Орстер скорчил скорбную мину.

— Во время беспорядков подлая чернь убила моего отца. Мне пришлось спасать семью… у нас есть небольшое имение в Златолесье…

— Вот, — сказал Индар мне. — Я и говорю: кто-то пересиживал за границей. И теперь потянутся обратно.

Орстер смотрел на меня, явственно пытаясь сообразить, что я за птица. Барна, солдатика с побережья, и Рэдерика, пацана с собачкой, он не видел вообще. Эти двое не лезли в его картину мира и выпадали из поля зрения.

— Вы бы, Орстер, поздоровались с принцем, — сказал я. — Нелюбезно.

Я думал, он сейчас как минимум смутится, а вернее — перепугается. Не годится обижать принца, чью коронацию ждём через несколько дней. А он только удивился! Бровки домиком. И Рэдерику — тоном взрослого дядюшки, этакого благодушного:

— Вот это да, так это вы — принц?

А Рэдерик, не взглянув на него, спросил Индара:

— Мессир Индар, а вы не знаете, зачем он мессиру Нагберту нужен? Он полезный?

У Орстера вытянулась физиономия. А Индар неопределённо покрутил пальцами.

— Как вам сказать, ваше прекраснейшее высочество… При известных обстоятельствах и насморк — соловьиное пение…

— А… — протянул Рэдерик. — Пойдёмте тогда?

— Конечно, драгоценный принц, — сказал Индар и тем добил Орстера.

Но дойти до упомянутой Малой гостиной без приключений нам было определённо не суждено. В Резиденции стало слишком многолюдно. Мы успели пройти лишь несколько шагов, как я почувствовал спиной взгляд. Дар полыхнул, как сухие дрова.

Мы втроём — похоже, ощутил даже Барн — обернулись одновременно.

На нас пристально смотрела, обхватив себя руками, молодая женщина в чёрном, в глубоком трауре. Худая, бледная, темноволосая, с крючковатым тонким носом и бровями как тёмные крылья — и взгляд холодный и цепкий. С примесью Дара. Неприятный.

— Мы знакомы, леди? — спросил Индар любезно.

— Нет, — отрезала она.

Леди рассматривала меня.

— Честь имею, — сказал я. — Клай из дома Пёстрой Птахи, капитан-некромант её величества…

— Да, — сказала леди. — Я не ошиблась. Это ты. Ты убил мою мать.

Меня потрясло.

Я растерялся. Против собственной воли тут же начал вспоминать, как мог убить немолодую перелесскую даму. Не помнил. Не понимал.

Но тут леди сделала чудовищно странную вещь: задрала рукав и ногтями вцепилась в собственное запястье! В кровь! И страшно низким, в урчание, в какой-то нечеловеческий рык ушедшим голосом, указывая на меня окровавленными руками, выдала:

— Проклинаю тебя зелёной силой, истиной земли, тем, что поднимается из глубин!

Колючий побег, взявшийся непонятно откуда, вдруг оказался на моих плечах, стиснул, как петля, второй — спутал ноги, третий, как мне показалось, проткнул грудную клетку, вызвав вспышку ослепительной боли. Я рванул колючую плеть — и листья раскрылись у меня прямо под пальцами. И тут я понял.

За единый миг я вспомнил Ланса, барона Ланса, опутанного этими колючими побегами, распятого ими на решётке; его взгляд, детский или безумный — и как мы с Карлой…

Я понял, что надо делать, но сделать это не успел.

Потому что колючую ветвь, впившуюся в меня, оборвал Рэдерик. Раньше, чем кто-то успел его остановить. Я даже не понял, что поразило меня больше: что он её оборвал — или что случилось потом.

— Не смей! — рявкнул он и врезал наотмашь колючкой леди по лицу. — Никогда не смей трогать моего Клая! Забирай назад свою гадкую траву!

Леди отшатнулась, но колючки впились в её лицо так, что она завизжала. А дальше началось полное безумие. Я понял, что свободен, что заговорные ветки уже меня не держат, — зато они душили леди.

Она упала на пол, пытаясь отодрать шипастую плеть от шеи, а всё новые и новые побеги впивались в её тело, выпуская свежие листья. Брызнула кровь.

Индар, кажется, был в ужасе — и вовсе не от леди, на неё ему было плевать, а мне уже ровно ничего не грозило. Индара потрясло то же, что и меня: он молча смотрел на Рэдерика, обхватив себя руками.

— Господи! — потрясённо пробормотал Барн, на которого, похоже, тоже напал столбняк.

Зато я очнулся. И вспомнил.

— Мессир! — заорал я. — Остановитесь! Пожалуйста, остановитесь!

Рэдерик взглянул на меня.

Его лицо было просто жутким. Мне померещился белый огонь стихии, овладевающей человеком, в глубине его ледяных глаз. Я уже видел такое — и изо всех сил надеялся не видеть больше никогда, но вот…

— Ваше высочество! — охнул Барн. Он, похоже, тоже вспомнил — и схватил принца за плечи и прижал спиной к себе. — Ляд с ней, брось, успокойся, хорошо всё… с их благородием хорошо всё, видишь?..

Белая светящаяся мгла в глазах Рэдерика медленно угасла — и одновременно с ней таяли и впитывались в пол, в платье леди и в стены заговорные побеги. Леди корчилась, хватая себя за горло, даже не пытаясь подняться. Барн повернул принца к себе и присел, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

— Ох и напугал же ты меня, ваше высочество, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Силён же ты… я такого и не видал никогда…

Рэдерик погладил его по щеке, оставив на ней следы своей крови из разодранной шипами ладони, и взглянул на меня.

— Вы целы, мессир Клай? Вам не больно?

— Ну что вы, мессир, — сказал я, почти не кривя душой. — Я ж фарфоровый… к тому же вы очень быстро содрали эту дрянь. Вы поранили ладонь, это может быть опасно.

— Я перевяжу, — сказал пришедший в себя Индар, выдёргивая из кармана белоснежный платок. — А потом обработаем ранки, ваше прекраснейшее высочество…

Рэдерик отдал ему руку,