Это не случайно. Японская хроника - Рёко Секигути

Мой отец сказал, что вечером, когда возвращаешься домой, а там отключили электричество, не видишь собственных ног. Стоит ступить с вокзала в город, как оказываешься в кромешной тьме, не говоря уже о домах: ни один фонарь не горит, люди пробираются в темноте, освещая себе путь при помощи карманных фонариков.

Один молодой философ Атару Сасаки пишет, что, когда идет война, лучше иметь дело с бумажными книгами, чем с электронными. Читать книгу можно, сидя в траншее. Читать можно, даже если нет электричества. До сих пор я была с ним согласна. Сама идея превосходна, так оно и было, когда я отправилась в Афганистан. Когда вечером отсутствует электричество, книги должны быть бумажными. Их можно взять в руки, тайно передать кому-то, в случае необходимости на них можно даже писать.

Но в случае регулярных отключений электричества всё совсем не так. Когда речь идет об отключении от электроэнергии целого города, читать при свете фонаря уже не представляется возможным, разве что при свете свечи, что совсем не просто.

А вот ноутбук снабжен батареей, которая позволит ему работать всё то время, когда нет электричества. Это дает возможность читать даже в полной темноте. Одна писательница Аки Сато в своем блоге пишет об успокаивающем свете экрана компьютера. Ну просто картина маслом в духе Жоржа де Латура в цифровую эру!

Трудно найти сюжет для беседы с японскими друзьями. У всех у них только одно вертится в голове, но никому не хочется распространяться об этом. У нас у всех передозировка. Когда я говорю с кем-то о запертых в изоляторах временного содержания, я чувствую, что это их раздражает. «Это дело второстепенное, – отвечают они, – эти детали касаются только активистов». Я замолкаю. Конечно, у каждого есть чем заняться в наше время, и не мне, живущей за границей, возмущаться. Еще не пришло время. И всё же эти «детали» не канут в небытие бесследно. Рано или поздно они выйдут на поверхность. Это именно тот род событий, который понемногу готовит атмосферу фашизма. Слово это, может быть, слишком сильное, но даже мой отец, так критически настроенный в обычное время по отношению к правительству, кажется глухим к популизму, которым проникнуты официальные похвалы спасателям. Безусловно, они достойны восхищения, но это другая история.

Я думаю об аварии на ядерном объекте в селе Токай в 1999 году. Инцидент произошел в ходе процедуры очистки в отстойнике урана гораздо более высокой степени обогащенности, чем допускалось по нормам безопасности. Человеческая ошибка, спровоцировавшая цепную реакцию, привела к гибели двух рабочих и ранению третьего.

Оба погибших – Хисаси Оути и Масато Синохара – были госпитализированы и провели в больнице первый – восемьдесят три дня и второй – двести одиннадцать. Кто-то говорил, что не стоило поддерживать их жизни так долго и что врачи использовали пострадавших как подопытных кроликов.

На глаза мне попались фотографии их разложившихся тел. Они утратили человеческую форму. Лучше бы мне было не смотреть на них.

20 марта

На книжном салоне встретила Атика Рахими. Призналась ему, что думаю о нем с начала землетрясения. Правду сказать, стоило мне его увидеть, как у меня возникла мысль о том, что мы находимся в одинаковой ситуации. Дело не в политике, а в том, что я впервые в жизни испытываю на себе, что значит принадлежать к народу, страна которого находится в бедственном положении и обсуждается иностранцами. А кроме того, нам обоим дан шанс заниматься ремеслом, позволяющим заставить других услышать наш голос. И всё же нам случается быть ошеломленными грубостью этих мнений, подавленными потоком слов тех, кто убежден в своем праве высказывать подобные мнения, кто заставляет нас неметь, хотя нам есть что сказать. Это не значит, что очевидцы имеют исключительное право высказываться, да и то сказать, ни Атику, ни мне не подобает свидетельствовать о событии, поскольку мы находимся за границей, вдали от катастрофы.

Я начинаю осознавать, что значит быть предметом всеобщего обсуждения, порой переходящего границы дозволенного. Я всё лучше понимаю, что западные люди, как и все, кто, как и я, приехал из развитых стран, очень редко сталкиваются с подобной ситуацией. Спорим с Атиком обо всём происходящем в мире, и в частности о Жасминовой революции. У нас у всех собственное мнение по этому поводу. Замечательно иметь возможность выражать свою точку зрения на любую тему. Мы можем даже обсуждать дела собственных стран. Или сами стать предметом обсуждения. Другие страны – не наше дело, они не трогают нас в такой степени. То, что другие говорят о нас, не задевает нас. Какая же я была наивная.

Я делюсь этим впечатлением с Жюстиной, которая напоминает, что мы с ней столкнулись с похожим чувством в Иране в конце 1990-х годов. «Помнишь, – говорит она, – всякий раз наш собеседник, мужчина или женщина, беспокоился о том, что мы думаем о его стране: „Что вы думаете об Иране? Вы же не думаете, что все мы террористы, как о том вещают на Западе?“, „Вы приехали из Франции, чтобы увидеть, что происходит у нас, это потрясающе!“» Им было не по себе от того, как о них судят за границей, они испытывали неудовлетворенную потребность быть услышанными «международной аудиторией», недоверчивой и даже враждебной.

Но помню я и то, как менялись взгляды встречных, когда я в одиночестве, без Жюстины, женщины с Запада, бродила по улицам Тегерана. На меня смотрели с презрением. Меня наверняка принимали за какую-нибудь таджичку или хазарейку из Афганистана. Я была потрясена жестокостью этого взгляда. Потрясена тем, что стала объектом презрения, и тем, что ко мне так бескомпромиссно относятся как к вещи. И наконец, тем, что до этого была неспособна вообразить себе, что значит принадлежать к этническому меньшинству.

Несмотря на то, что сама я принадлежу к азиатам, мне, рожденной в 1970-е годы, знакома лишь эпоха, когда японцы рассматривались как неотъемлемая часть развитых стран. Я изначально, с рождения считала, что могу стать предметом обсуждения со стороны людей других национальностей. Признаться, в 1970-е годы, когда появилось множество книг об японском менталитете, о «японскости» – о том, кто мы такие и как воспринимаемся, – мы были заинтригованы тем, как нас видят со стороны. Но стоило мне начать путешествовать по миру в конце 1980-х годов, как выяснилось, что японцы и я сама приобрели статус объектов обсуждения и пристального внимания.

Принадлежать к этническому меньшинству означает стать предметом разного рода разговоров. А также стать объектом повышенного внимания,