Второе рождение - А. Салмин

И вдруг телефонный звонок из милиции.

— Не верю! Не может этого быть! — недоумевал Костюченко, сбитый с толку.

Василий Моисеевич немедленно направился в милицию. Все оказалось так: Корниловы совершили кражу денег и вещей, причем на Володьку уже заведено уголовное дело. Суд над ним неизбежен. Выходит, Костюченко обманулся в ребятах, что-то проглядел. Не досмотрели и на заводе, как два комсомольца, два лучших производственника стали ворами. Сознавать это было тяжело и больно. Позор семье, черное пятно на коллектив графитировочного цеха, боровшегося за звание цеха коммунистического труда.

С тяжелыми думами возвращался Василий Моисеевич на завод. Надо было прежде всего посоветоваться в парткоме, что делать дальше. Он спрашивал себя, когда произошел в ребятах этот не замеченный никем перелом, что толкнуло их на кражу? Он старался припомнить все свои встречи с ними, разговоры о жизни и работе. Казалось, все было в норме. Он не находил причин, толкнувших их на преступление ни в семье, ни на заводе. Их и не могло быть.

Обычно толчком бывает нужда. Но месячный бюджет семьи Корниловых составлял около 2500 рублей. Этих денег вполне им хватало. Нет, не в нужде надо было усматривать первопричину случившегося! Много разных неприятностей пережил за свою трудовую жизнь Василий Моисеевич, заставлявших его задумываться, искать объяснения, чтобы они не повторились. Было всякое в личном и общественном. Недаром говорят: жизнь прожить — не поле перейти. А такого горького и досадного еще не было.

Василий Моисеевич знал, что в цехах, где работали братья Корниловы, к ним относились с уважением не только потому, что это были сыновья почтенного кадровика, много сделавшего для завода при жизни, но ребята уже сами за короткое время заслужили это уважение трудом.

Василий Моисеевич терялся в догадках. Кто же дурно повлиял на Корниловых, кто толкнул их на преступление?

Вопрос не был так прост, как казался вначале. Значит, существовали какие-то другие связи, которых он не знал. Впервые за много лет в душе Костюченко поднялось сознание большой вины. Он еще ясно не представлял, перед кем была эта вина: перед коллективом завода (ведь его считали другом семьи Корниловых), перед коммунистами, которые верили ему (если Костюченко за что берется, то обязательно будет сделано); или перед памятью Виктора Алексеевича, своего старого друга? Однако он чувствовал, что больше всего виновен перед сыновьями Корнилова, которым заменил отца.

Василий Моисеевич припомнил, как Володька, будучи еще в ремесленном училище, оказался замешанным в грязном деле. Исчезнувший из мастерской инструмент нашли в ящике, закопанном Володькой в сарайчике. Такие же «тайнички» были обнаружены и у других ребят. Когда их спросили, зачем они это сделали, виновники объяснили: после окончания училища каждый из них хотел иметь свой собственный слесарный инструмент. Ребят хотели исключить из училища. Володьку защитил Василий Моисеевич. Он рассказал о семье Корниловых и, как представитель завода, попросил не исключать его из училища. Он заявил тогда, что после учебы Володьку возьмут в цех, где работал его отец.

Может быть, тогда Костюченко допустил ошибку и случаю с «подборкой инструмента для себя» не придал серьезного значения, оценив его, как мальчишескую шалость? Но с тех пор Василий Моисеевич не замечал ничего предосудительного за парнишкой, никто не жаловался ему на плохое поведение Володьки.

В парткоме завода долго обсуждали, как поступить с братьями Корниловыми, уличенными в краже.

— Будут судить…

— Допустить этого нельзя, — сказал Костюченко. — Я верю, ребята не испорчены, исправятся.

— Верил и раньше, Василий Моисеевич. Видно, сынки не в отца…

Кажется, безобидные слова, а обожгли они Костюченко будто крапивой. Закипела в душе горечь, не сдержался:

— Виноваты-то мы все…

— Правильно, а что предлагаешь?

— Взять их на поруки.

Дело было новое, не проверенное жизнью, но заманчивое. К тому все шло, что за поступки члена коллектива должны были отвечать все. Каждый сознавал сейчас это ясно: ребята оступились, может быть, в первый и последний раз. Коллектив поддержит — людьми станут, а судить — грязную печать на душе человека оставить на долгие годы. Так и порешили: взять на поруки.

— А прежде мы устроим над ними семейный суд, — твердо заявил Василий Моисеевич, — пусть запомнят на всю жизнь этот урок…

И семейный суд над ними состоялся дважды. Вначале, когда парней освободили из-под ареста, их пробрала мать, дядя Иван — инвалид войны, братья Юрий с Геннадием, Костюченко.

— Как же ты, Володька, смог осквернить память отца? — начал Василий Моисеевич этот семейный суд. — Опозорил мать свою, братьев, завод, где работаешь.

Раиса Ивановна с тех пор, как узнала о позоре, не переставала плакать.

Было так хорошо: заглянула радость в глаза матери, обогрела сердце, и вот снова подкралась к ней печаль, подкараулила ее беда. С ног сбил поступок сыновей Раису Ивановну. Спасибо, Костюченко в эти часы был возле нее, как друг, приветил теплым словом, а теперь по-отцовски строго разговаривал с непутевыми сыновьями.

— Молчишь? — не унимался Василий Моисеевич. — Выходит, легко воровать, да тяжело отвечать, негодник? Значит взял, где не клал, а?

— Взял, — с трудом выдавил из себя Володька, не поднимая головы.

— И руку не обожгло чужое?

— Деньги понадобились мне, — невнятно ответил Володька.

— Для чего? — допытывался Костюченко.

— В кино сходить…

— А почему не пришел ко мне, я дал бы десятку, — наступал Василий Моисеевич.

— Мне мало было, я не один, а с девчонкой…

— Дал бы двадцать рублей.

Смолк Володька, насупил брови, боялся глаза поднять. Стыдно было взглянуть на мать, у которой подергивались от рыдания плечи, судорожно дрожали лежавшие на коленях натруженные руки, с вздувшимися синеватыми жилками.

— Что ж ты молчишь, Володька? — проговорила тихо мать, и опять плечи ее задергались от рыданий.

— Дурака свалял, больше не буду, дядя Вася…

— Непростительную глупость совершили, — покаялся Борис, — виноваты, простите…

— И выходит, чужое взяли, а честь свою потеряли. Потерять ее легко, восстановить трудно, — наставительно проговорил Костюченко и строже добавил: — На этом дело не кончится. Придется ответ держать перед людьми…

Через несколько дней о семейном происшествии узнала родня Корниловых. Приехал из Миасса родной брат Раисы Ивановны. Пришла бабушка посрамить поганых внучат. Снова был приглашен дядя Ваня с женой, соседка-старушка. Присутствовал вторично на семейном суде и Василий Моисеевич со своей женой, старшие братья, плачущая Танюшка.

Сейчас ребят больше пробирали родные дяди, братья.

— Сделали — отвечайте, — оскорбленно восклицал Геннадий. — Засудят как воров. Думаете, в тюрьму придем с передачей? Не ждите…

— Эх, вы! Самое последнее ремесло — воровство, — с возмущением выговаривал прерывистым голосом