Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

молодости на Украине, любил его, говорил, что это был человек исключительной доброты и чести. Рада рассказывала мне историю, которую ей рассказывал отец: «Папа был в Киеве, наверное, в 1935 году, по делам. И они заехали на машине Якира в какую-то украинскую деревню. Из загона выбежала свинья, водитель не увидел, и машина ее задавила. Крестьянка убивалась, „последняя свинья сгибла“. Якир вышел из машины, обнял ее, успокоил и заплатил за хрюшку. Очень благородный был человек». Все же через два года это не помешало Хрущеву на документах Сталина об исключении Якира, Уборевича и Тухачевского из партии и передаче их дел в НКВД написать: «Голосую за предложение Политбюро»[539].

Несмотря на опыт, Каганович попался на удочку: «Было донесение, и мы приняли решение». При упоминании «Ленинградского дела» досталось и Маленкову. «Мой друг Георгий Максимилианович, к сожалению… стал жертвой дворцовых интриг», — сказал Хрущев, дав понять, что ответственность за сталинское прошлое не закрыта XX съездом.

Молотов уже давно раздражал первого секретаря, а теперь он пытался уничтожить его новое детище. 27 апреля Вячеслав Михайлович предложил реорганизовать свое Министерство госконтроля, чтобы получить координирующую власть над совнархозами. Каганович и Маленков его поддержали, что еще больше отравило атмосферу[540].

На заседании 7–11 мая Верховный Совет все-таки одобрил создание совнархозов[541], после чего в Президиуме окончательно созрел переворот. Его инициаторы — Молотов, Каганович и Маленков — не всегда разделяли политические взгляды, но сейчас их объединяла ненависть к бесконечным хрущевским инициативам: от совнархозов до увеличения вкладов в народное потребление. По иронии судьбы, последняя несколько лет назад привела к падению Маленкова; теперь же она сделала ревизионистом Хрущева и сблизила бывшего председателя Совета министров с главным сталинским консерватором, Молотовым[542].

С 6 по 13 июня 1957 года Хрущев и Булганин были с визитом в Финляндии, а 18 июня первого секретаря пригласили на заседание Совета министров, которое на самом деле оказалось заседанием Президиума с единственным пунктом повестки — о его смещении. Молотов был движущей идеологической силой этой операции, но именно обиженный Хрущевым Маленков «бегал из кабинета в кабинет» за поддержкой, склонив на свою сторону «молодежь» — Сабурова и Первухина[543]. Этих молодых волновала растущая мощь партийного аппарата, угрожающая их технократическому видению советского будущего.

Сначала антихрущевская группа состояла из большинства членов Президиума с правом голоса, а позиция Хрущева выглядела слабой — на заседании не было его несомненного сторонника Кириченко и Суслова, не втянутого в коалицию. Маленков предложил Булганину занять кресло председателя, а затем с резкими осуждениями выступили Молотов и Каганович. Предлогом для заседания была поездка в Ленинград на празднование 250-летия колыбели Великой Октябрьской социалистической революции. На встречах с творческой интеллигенцией в мае Хрущев нарушил главное правило партийной дисциплины — рассказал беспартийным о разногласиях с Молотовым в святая святых коммунизма, Президиуме, — и выступающие настаивали, что в Ленинград его пускать нельзя, так как его непредсказуемость — угроза партии.

Тогда же первый секретарь, не согласовав с Президиумом, несколько раз публично призвал СССР за три года втрое обойти США по производству мяса, молока и масла на душу населения[544]. Рекламного таланта ему было не занимать, не зря он начинал свою партийную карьеру пропагандистом. Хрущев разговаривал с народом от себя, давая обещания, не закрепленные указами, а его разозленные соратники утверждали, что партия теперь занимается «практицизмом и делячеством» вместо больших политических задач[545].

Восстановление поста первого секретаря в 1953 году вообще было ошибкой, сказал Маленков. Пора пересмотреть отношения между Президиумом и Секретариатом, а тов. Хрущев получит новую работу — возможно, будет отвечать за сельское хозяйство. Серова же на посту КГБ надо заменить Булганиным — Иван Александрович уж слишком подотчетен Никите Сергеевичу.

Антихрущевцы собирались все быстро решить и просто поставить ЦК перед фактом, но на Президиуме отсутствовали почти десять человек: три полноправных члена, три кандидата и три секретаря. А их противник тянул время, требовал кворума и угрожал бойкотом. Его поддержали Микоян, Брежнев и Фурцева, но их проигнорировали.

Каганович описывал «атмосферу страха» в Президиуме из-за злоупотребления Хрущевым своим положением. Молотов утверждал, что, двигаясь в сторону «правого оппортунизма и авантюризма», он обвиняет Сталина в нескромности, а сам нескромен до предела. Шепилов поначалу поддерживал первого секретаря, но потом, решив, что победа за оппозицией, перешел на другую сторону и выступил против «культа личности» самого Хрущева. Маленков вменил ему в вину уравнение диктатуры пролетариата с диктатурой партии «в духе Зиновьева». Продолжая этот список идеологических грехов, Каганович напомнил, что Хрущев поддерживал Троцкого в начале 1920-х, назвав его «троцкистским рецидивистом». К тому же они «критиковали тов. Хрущева, что он слишком много ездит», участвует в «совещаниях по сельскому хозяйству на местах». Молотов возмущался, что во время визита в Финляндию Хрущев вел себя недостойно, явно в подпитии (вот так рождаются слухи!) пошел в баню с их президентом. Ходить в баню — финский обычай, и так обычно делается неформальная политика, но непубличному Молотову трудно было понять публичного Хрущева, быстро схватывающего уроки глобальных отношений. А уж его разъезды по стране — чтобы руками потрогать, посмотреть, как и что делается, — вообще были чужды кабинетным функционерам.

Атаки велись языком сталинской охоты на ведьм, что особенно возмутило министра обороны Жукова. Из предыдущих разговоров с маршалом Шепилов ошибочно заключил, что тот против Хрущева. Булганин тоже помнил, что Жуков говорил ему о необходимости упразднить пост первого секретаря. Но когда министр с опозданием появился на заседании Президиума — после головокружительной поездки в Кремль из Солнечногорска со скоростью 120 км в час, — он передал Булганину записку с предложением сделать строгий выговор Хрущеву и оставить все как есть. Маршал дал ясно понять, что армия не поддержит смену руководства, заявив без колебаний, что «танки без его приказа двигаться не могут». Эта фраза вскоре вышла ему боком, ускорив отставку, но пока она превозносилась всеми защитниками первого секретаря.

ВЗГЛЯД СОВРЕМЕННИКОВ

Г. К. Жуков (в 1953–1955 — первый зам. министра обороны СССР, в 1955–1957 — министр обороны СССР, в 1957 исключен из состава ЦК КПСС, снят со всех постов в армии, в 1958 отправлен в отставку):

Взаимоотношения в Президиуме еще больше обострились. Маленков отошел от Хрущева и стал ближе к Кагановичу и Молотову. Здесь сказалась, конечно, личная обида Маленкова, а не какая-либо принципиальная точка зрения. Булганин был назначен вместо Маленкова председателем Совета Министров, а я Министром Обороны.

Я не помню ни одного заседания Президиума ЦК, на котором не было бы схватки и