Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

в атласном, малинового цвета, платье, которое к ней очень шло. Оно было драпировано так искусно, что когда она садилась или шла, то нога открывалась до колена. Верхняя половина платья с большим вырезом спереди и сзади.

– Как хорошо, что ты надела это платье, я так люблю его, – сказала я, но вдруг невольно замолчала. На шее у нее была прелестная подвеска, которую я видела в первый раз. На тонкой платиновой цепочке висели три подвеска, один подлиннее, а два, по бокам, покороче. Каждый подвесок состоял из трех бриллиантов, одного большого, больше, чем большая горошина, и двух поменьше. Девять бриллиантов на платиновой цепочке! На нежной коже, обрамленной малиновым атласом, эта драгоценность выглядела и очень красивой, и очень дорогой. И Нина была необыкновенно эффектна и очень привлекательна!

– Откуда у тебя такая прекрасная вещь? Я первый раз вижу ее на тебе.

Она прижала к губам палец в знак молчания, хотя дверь в соседнюю комнату была плотно закрыта.

– Я это выиграла на пари… – она показала на запертую дверь.

– Он проиграл это тебе?! Как это могло случиться?!

– Да очень просто! Как-то мы с ним обедали в ресторане, поспорили, и он проиграл пари. Вот купил эту вещь и преподнес ее мне на память.

Я смотрела на нее в недоумении. Мы молчали…

– Что ты смотришь на меня так, точно я его ограбила и собираюсь теперь убить! – не выдержав моего взгляда, сказала она.

– Не знаю, что ты дальше собираешься сделать с ним. Но я чувствую, что ты его ограбила! Это-то уж верно!.. Откуда у него взялись такие деньги? Он человек небогатый, это мы знаем, всегда жил только на жалованье.

– Он сказал мне, что накопил много денег за это время. Он первый раз взял отпуск, а жалованье все время получал большое. Но довольно об этом! Пожалуйста! Ты всегда готова испортить мне настроение, – вдруг обиделась она. – Идем! Ведь он ждет нас.

Мы вышли. Владинский сидел на диване, повесив голову; вид у него был грустный.

– Простите, мы вас заставили ждать! А вы, кажется, заскучали или задремали?

– Нет, не задремал, а заскучал. Вспомнил, что опять нужно возвращаться на фронт. И лезть в окопы. Опять атаки, смерти, ранения… – Он быстро встал, взял руку Нины и поднес ее к губам. – Но сегодня хорошо! Я счастлив! А что будет потом, не стоит говорить… Прошу! – Он пододвинул стул. Нина села. Потом подошел с другой стороны и так же усадил меня.

– Что прикажете, милые дамы? Вот чудная русская водка, холодная, как лед, рябиновка, зубровка… За Россию будем пить! За армию! Значит, надо водки! – наливая, говорил он.

Стол весь утопает в цветах. Лакей подает все новые кушанья и все новые бутылки. Когда он открывает дверь, чтобы войти, снизу, из общего зала, доносятся музыка и пение. Владинский придвинул свой стул совсем близко к Нине и целует ее руки все выше и выше. Сначала она сопротивлялась и не позволяла.

– Выше позволенного места целовать нельзя! – говорила она.

Но Владинский не соглашался:

– А я хочу вот здесь! – показывал он выше локтя и целовал…

– Владислав Владиславович! Вы, кажется, забыли о моем присутствии?! – возмутилась наконец я.

– А что? Разве я позволил себе что-нибудь неприличное? – и он брал мою руку и тоже целовал ее.

Создалось какое-то странное настроение. Точно время остановилось в нашей комнате, где сидели мы трое, забыв все, что творилось за этими стенами. Где-то стреляли. И от каждого выстрела падали и умирали такие же молодые люди, как и этот вот, временно получивший отсрочку… Владинский встал на колени перед Ниной и стал целовать у нее туфлю. Нина резко поднялась, отошла от него и села на диван. Владинский, не вставая с колен, пополз к ней и стал просить позволения поцеловать ножку. Нина была, видимо, смущена и не знала, что делать… Она встала и сказала:

– Идем домой! Поздно уже!

Но Владинский продолжал умолять хотя бы только об одном поцелуе!

– Уеду! Убьют! И никакого следа не останется от поцелуя! – говорил он. – А я, пока буду жив, буду вспоминать и хранить его в моем сердце!

Владинский сидел на полу около дивана и казался жалким и смешным…

– Мы уезжаем, – повторила Нина.

– Нет, нет! Не уезжайте, прошу! Тина Дмитриевна, побудьте со мной! Мне так грустно. Я не хочу оставаться один. – Он встал, подошел к столу, налил вина и, подняв бокал, сказал: – Мне так хорошо с вами! А если вы уедете домой, я буду чувствовать себя одиноким и несчастным. Уезжать на фронт в таком настроении очень тяжело. Через неделю я уеду в полк. Я чувствую, что больше никогда не вернусь сюда – убьют!

– Бедный вы! – Я его поцеловала с жалостью, по-сестрински. – Мне жаль вас очень. Но не всех же убивают и на фронте. И вы вернетесь живым и здоровым. И мы все опять будем кутить и вспоминать эти страшные и тревожные дни, которые будут уже далеко позади.

– Спасибо, милая Тина Дмитриевна! Хоть вы пожалели меня. Ниночка, пожалейте меня хоть вот так же! – Нина его поцеловала. Он обнял ее за талию, крепко прижал и стал целовать. Я подошла к дверям и открыла их настежь. Из коридора ворвались звуки музыки, но скоро замолкли. Я постояла, послушала, но музыка не возобновлялась больше.

– Господа! Пора домой, поздно, – сказала я. Мы оделись и вышли на улицу.

– Пойдем пешком, прогуляемся, – предложила я. Но Нина отказалась, говоря, что она терпеть не может ходить, да еще ночью. Мы взяли автомобиль и через пять минут были у моего подъезда.

– Как я не хочу ехать домой! – сказал Владинский. – Поедем на Биби-Эйбат![27] Дождемся там восхода солнца.

Мы согласились. Предрассветная свежесть действовала возбуждающе. Спать не хотелось. Приехали на самую высокую точку над городом. Чудный вид на всю бухту, тишина. Город спит. Остров Нарген чуть виднеется во мгле, быстро тающей перед близким восходом солнца. В гавани видны сотни больших и малых пароходов. Но трубы их не дымят. Вон там, за Черным городом[28], небо уже порозовело. Скоро брызнули из-за моря первые лучи солнца. А еще несколько минут – и показалось и само солнце! Сразу все стало красновато-золотым. Остров Нарген еще несколько минут тому назад был бесформенной массой, а теперь уже отчетливо видны на нем новые бараки.

– Что это за постройки там, на Наргене? Я первый раз их вижу, – спросил Владинский.

– Там живут пленные турки, – ответила Нина. – Ну, вот и видели восход солнца и спящий