Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

перешел на личные оскорбления в адрес бунтовщиков. Его, победившего, уже не смущало, что ему вменяли в вину именно резкость и всего несколько дней назад он обещал исправиться. Впрочем, в выражениях никто не стеснялся. Жуков, считавший себя главным спасителем, все эти дни хлестко комментировал почти каждое выступление. (Потом, когда он сам впал в опалу, его реплики порезали, а многие упоминания о нем других участников убрали вообще.)

Хрущев съязвил, что Каганович из «африканского льва» превратился в «битого кота». «Надо, товарищи, так делать, как крестьяне, — нашкодил кот — носом его в это место», — под смех аудитории продолжал он. Булганин, по его мнению, «оказался в этой навозной куче». Маленков подвергся бесконечным оскорблениям за бесхарактерность и потворство Сталину, но больше всех досталось Молотову — его главному противнику во всем. Впрочем, и Хрущеву от Молотова досталось больше всех. Тот последовательно, и справедливо, указывал первому секретарю на его главные недостатки — тщеславие и бесцеремонность. И в конце победитель все же выразил свое «большое уважение» Молотову; даже не соглашаясь, его нельзя было не уважать за принципиальность.

Я познакомилась со старым кремлевцем в конце брежневской эпохи в Жуковке, навещая прабабушку Нину. Однажды весной 1981 года Никита, сын дяди Сергея, представил меня лысоватому старику в очках. Старик сурово уставился на меня.

— Внучка Леонида? — уточнил он. — В КГБ как-то раскопали версию о том, что твой дед был предателем, сотрудничал с фашистами.

Меня передернуло. Предателем? Я представляла себе голос всемогущего сталинского наркома иностранных дел грубым и зловещим, а он оказался на удивление тихим. Его внешний вид был скромным и непритязательным: ореол белого пуха вокруг лысины и старый серый фланелевый костюм, может быть, когда-то сшитый на заказ в кремлевском ателье для его дипломатических поездок.

— Не волнуйся, — как-то даже приглушенно сказал Молотов. — Все знают, что Леонид погиб, когда его самолет сбили в 1943 году.

Потом писали, что Молотов объяснял антисталинизм Хрущева тем, что тот «в душе… [чувствовал] озлобление на Сталина за то, что его сын попал в такое положение, что его расстреляли… После такого озлобления он на все идет, только бы запачкать имя Сталина… У него сын был вроде изменника… Хорош политический деятель, у которого даже и сын и тот»[548]. Но в горячих дебатах 1957 года эти факты не существовали; они были добавлены уже после отставки Хрущева. И какие бы высказывания ни приписывали потом Молотову, он был человеком принципиальным — у него было достаточно поводов не любить самого Хрущева, без всякой необходимости сваливать их идеологические разногласия на плечи 25-летнего старшего лейтенанта Леонида Никитича, погибшего во время войны.

Пленум стал триумфом для первого секретаря. ЦК осудил «антипартийную» группу, а ему выразил доверие. Уже в конце июня главных заговорщиков исключили из Президиума и ЦК. Молотова назначили послом в Монголию, Кагановича направили руководить Уральским горно-обогатительным заводом в Свердловской области, а Маленков стал директором Усть-Каменогорской ГЭС в Казахстане.

Письмо членов и кандидатов в члены ЦК КПСС (A. M. Пузанова, С. М. Пилипца, Ф. С. Горячева и др., участвовавших в работе пленума) в Президиум ЦК КПСС с поддержкой осуждения действий антипартийной группы

27 июня 1957

[РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 224. Л. 3–5]

Отношение к побежденным соперникам еще раз показало, насколько изменилась советская политика с марта 1953 года: ни арестов, ни казней, ни исключений из партии (пока). Каганович якобы позвонил Хрущеву после пленума, умоляя о пощаде. Тот ответил: «Товарищ Каганович, ваши слова еще раз подтверждают, какими методами вы хотели добиться своих гнусных целей. Вы хотели, чтобы страна вернулась к порядку времен культа личности. Вы хотели убивать людей. Вы мерите других своей меркой, но ошибаетесь. Мы придерживаемся ленинских принципов. Вам дадут работу. Вы сможете жить спокойно, если будете работать честно, как все советские люди»[549].

В 1990-х годах в Америке я познакомилась с бывшим корреспондентом телеканала Си-би-эс в Москве Даниелем Шорром. Он рассказывал, как после пленума ему удалось взять свое первое индивидуальное интервью у первого секретаря. После того как выключили камеру, Шорр спросил у Хрущева, почему он так сурово обошелся со своими оппонентами. Тот с задором ответил: «Почему сурово? Они теперь работают по специальности. У товарища Молотова большой дипломатический опыт. Товарищ Каганович знает, как управлять промышленностью. А товарищ Маленков уже не раз занимался электростанциями».

Помимо главной тройки пострадал и Шепилов, потому что переметнулся. «И примкнувший к ним Шепилов» долгие годы вызывал насмешки своей «самой длинной фамилией в русском языке». Возможно, заслуженно. По документам и воспоминаниям прошлого, этот умный и хорошо образованный пропагандист — не зря он был главным редактором «Правды» и при Сталине, и при Хрущеве — кажется особенным оппортунистом, даже в той системе, где подхалимажа было не занимать. Много лет спустя были опубликованы его воспоминания под названием «Непримкнувший», где, с одной стороны, он пишет о «катастрофе хрущевщины», а с другой — о своей очень важной, но не подтвержденной никакими материалами роли в подготовке секретного доклада. Он действительно был одним из участников работы по его редактированию, но по воспоминаниям Шепилова получалось, что Хрущев без него — никуда. Первый секретарь якобы сказал: «„Я пытался с этими бурбонами (мне было ясно, кого он имел в виду) переговорить, чтобы выступить на съезде с критикой Сталина, но они — ни в какую…“ Разговор с Хрущевым в кулуарах ХХ съезда был коротким. Он спросил меня: „Поможете?“ Я ответил, что помогу»[550]. По стенограммам того времени мы знаем, что «бурбоны» согласились на доклад о культе личности за несколько недель до начала съезда.

Письмо Л. М. Кагановича июньскому пленуму ЦК КПСС 1957 года о своем согласии с решениями пленума

29 июня 1957

[РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 222. Л. 36]

Письмо Г. М. Маленкова июньскому пленуму ЦК KПCC 1957 года о своем согласии с решениями пленума

29 июня 1957

[РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 222. Л. 37]

Заявление В. М. Молотова июньскому пленуму ЦK КПCC 1957 года о своем согласии с решениями пленума

29 июня 1957

[РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 222. Л. 38–39]

Шепилова сослали директорствовать Институтом