Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

С одной стороны, это REX, который наделен властью богами, проводит прямую линию и создает не только территорию, но и регулирование, закон. С другой стороны, есть гази, которые, сражаясь с Шихадом, продвигают границу все дальше и дальше; граница – это расплывчатая и подвижная область, где все смешивается и меняется, и она содержит в себе идею конфронтации с враждебным элементом, в то время как закон, за который борются гази, является исламским законом, который объединяет религию и государство и делит мир на две противостоящие сущности: дар аль-ислам, чей будущий успех несомненен, и дар альxарб, а именно земля неверных, обреченных на поражение[873].

Таким образом в истории первых османов столкнулись бы две четко определенные идеологии: с одной стороны, существует идея границы, которую римляне передали последующим европейским государствам; с другой стороны, есть идея – которая имеет исламское происхождение – постоянно расширяющейся границы, которой только Карловицкий договор (1699 г.) положил конец силой оружия. Если бы историография могла считаться только с теориями, а не с фактами, вопрос был бы совершенен и закончен сам по себе. Он оставался таковым на протяжении десятилетий.

Сам Виттек не углублялся в тему границ Османской империи, хотя это был один из авторов теории. Только в последние два десятилетия, после критического обзора «идеологии священной войны» как актива османского наступления, появились специализированные эссе, посвященные идее границ / границы между христианскими и мусульманскими странами.

Были рассмотрены различные аспекты: не только политические и военные, но и религиозные, социальные и экономические. В то же время ученые также осознали, что в средние века идея границы, унаследованная от римского мира, претерпевала изменения из-за прорыва чужеродных элементов, принадлежащих к другим культурам: тех, кого обычно называют варварами привнесли в римскую культуру различные способы рассмотрения и проживания своего и чужого пространства, в то время как в то же время закон, которому подчинялись люди, стал зависеть только от группы, к которой они принадлежали, а не от страны, в которой они жили.

Frontière

Граница и Frontière не являются синонимами, даже если их часто используют, не понимая их правильного значения. Граница – это пояс территории, в котором заложена идея «фронта»: противник, который может наступать или отступать, находится за его пределами. То же самое относится к французской границе, итальянской границе и испанской границе.

Этот термин впервые появился на Пиренейском полуострове: в первом завещании Рамиро I Арагона, составленном в 1097 году испанской эры, что эквивалентно 1059 году нашей эры, мы находим выражение «ad castros de fronteras de mauros que sunt pro face-re»; также в его втором завещании 1061 года нашей эры мы читаем «in castellos de fronteras de mauros qui sunt per fare et in castellos qui sunt in fronteras per facere»; наконец, в третьем акте следующего года сам государь заявил: «et tu quod cavallero et franco sedeas quomodo homine debet esse in frontera francho et caballero».

Что касается первого употребления слова «граница», можно заметить, что, прежде всего, оно появилось в военной среде, связанной с государственной властью; затем, что онo использовалось для обозначения не линии защиты, а динамического пространства, обращенного к враждебным мусульманам, и, наконец, что этот термин был связан с поведением, которое обязательно было далекo от установленных закономерностей и характерных для страны завоеваний и свободы[874].

Европейская историография

Напротив, американская эпопея превратила границу в зону прохода, открытую для любой возможности и где враг был враждебной природой вместо соседа: она стала регионом, населенным свободными и самодостаточными людьми. На американских историков большое влияние оказала эта концепция, которая позже была передана и зарубежным коллегам.

Более того, следует подчеркнуть, что в США, в 20-х годах XX века, Фредерик Джексон Тернер был, пожалуй, первым, кто считал границу достоверным историографическим предметом и посвятил ей целый том, хотя он был сосредоточен на истории его страны и на значении, которое эта концепция имела в этой реальности[875]; в основном благодаря его работам американская идея границы распространилась до такой степени, что повлияла также на людей, которые изучали совершенно разные контексты: концепции Виттека о происхождении Османской империи и Клаудио Санчеса Альборноса о христианском продвижении в Испании[876]. Однако первоначально говорить о границе означало, в первую очередь, упоминать двa противостоящиe мирa, христианский и мусульманский, которые делили Пиренейский полуостров.

Аl-Ṯaġr

По словам Филиппа Сенака[877], идея ограничения пространства, похоже, не была важным элементом древней арабо-мусульманской цивилизации Испании; например, в Аль-Андалусе граница была не линией, а территорией. Таким образом, в эпоху Омейядов, когда была завоевана долина Эбро, ее начали идентифицировать как al-Ṯaġr al-a‘lā, верхнюю границу (или Маркланд). Слово ṯaġr (мн. число ṯuġūr) поэтому использовалось арабскими писателями именно так. Оно происходит от корня ṯġr, который содержит идею открытия рта и, таким образом, границы и зубов.

Его можно найти не в Коране, а в домусульманской поэзии; оно также встречается в некоторых хадисах: Абу Давуд асСинистани (ум. 275 г. хиджры / 889 г. н. э.) использует его в значении границы, относящемся к эпохе халифа Умара[878]. Во время османского наступления в Малой Азии это слово имелo в виду, по преимуществу, районы севера Сирии и Месопотамии, близкие к Византийской империи.

Внутри этих границ ṯuġūr во множественном числе обозначал линию опорных пунктов, которые охраняли вероятное прибытие армий василевса, за пределами которых простиралась настоящая ничейная земля, намеренно опустошенная Ираклием (610–642), когда он ушел из Сирии. Bасилевс намеренно опустошил равнину Киликии между Антитавром и Тавром, чтобы защитить Анатолию и Армению, оттеснив ее гарнизоны и жителей.

Эта область периодически подвергалась нападениям и называлась аль-Савани, то есть внешнее место, внешность, или, иначе, Савани аль-Рам. С этой стороны простиралась компактная территория с рядом крепостей. Они были известны как аль’аватим (или покровительницы) со времен Харуна аль-Рашида (786–809), и воины могли укрыться там после своих набегов[879].

В единственном числе слово «хагр» также использовалось для обозначения большой гавани сирийского побережья – Триполи, Сидон, Тир и Акко, – которые защищали от вражеских атак с моря[880]. Значение торговой цитадели можно найти во времена мамлюков в Египте. В двух документах, написанных на арабском языке на рубеже XV века, говорится: «Во времена предыдущих королей их консулы и купцы часто посещали мусульманский Хугур, который был портoм «Защищенный [Богом]», чтобы продавать и покупать, как это делало маленькое государство венецианцев»[881].

В то время Александрия почти казалась «хагром» по преимуществу,