Пушкин. Болдино. Карантин. Хроника самоизоляции 1830 года - Михаил Яковлевич Визель

Да как же «нет», если в не предназначавшемся, естественно, для печати письме невесте Александр грозится «повеситься на воротах моего печального замка»?

О бедность, бедность!

Как унижает сердце нам она!

Но главное впечатление от этого письма все-таки совсем другое, несмотря даже на жалобы на грязь и собачье настроение. Или, как ни странно, благодаря им. Первая же фраза – «Я уже почти готов сесть в экипаж» – создает ощущение сиюминутности, мгновенности происходящего. Словно перед нами не Александр Сергеевич Пушкин, гусиным пером выводящий буквы чернилами из чернильницы на листе бумаги с водяными знаками, а 31-летний Саша, строчащий послание в «Телеграм» своей Наташе, выйдя на крыльцо в ожидании, что сейчас из гаража выкатят его «телегу». Даже просит позволения «виртуально обнять», словно его послание может донестись мгновенно. Впрочем, оба они понимают, о чем речь. С объятиями у жениха с невестой было далеко не все просто, о чем сам жених прямо и писал в том самом 1830 году:

Когда в объятия мои

Твой стройный стан я заключаю

И речи нежные любви

Тебе с восторгом расточаю,

Безмолвна, от стесненных рук

Освобождая стан свой гибкой,

Ты отвечаешь, милый друг,

Мне недоверчивой улыбкой;

Прилежно в памяти храня

Измен печальные преданья,

Ты без участья и вниманья

Уныло слушаешь меня…

Даже если допустить, что за двести лет значение слова «унылый» несколько изменилось, все равно выглядит оно здесь несколько… обескураживающе. Так что позволение обнять – отнюдь не пустая французская форма вежливости, но насущнейший вопрос. Через несколько лет, уже жене, он напишет еще откровеннее и «осязаемее», чтобы не сказать – чувственнее:

Поцелуй-ка меня, авось горе пройдет. Да лих, губки твои на 400 верст не оттянешь.

Загадочная фраза Гоголя, что Пушкин —

(причем сказанная еще при жизни самого Пушкина, в 1832 году) – неужели намекает как раз на то, что Пушкин предвидел телеграф, телефон и всю нашу дальнейшую дьявольскую телематику, способную мгновенно передавать не только мысли, но и чувства?

В каком-то смысле – да. Образ мышления Пушкина, сама скорость его мысли намного превосходили восприятие современников. Он был мыслями в будущем. Но, увы, – не смог предвидеть будущего на ближайшие несколько недель. Впрочем, может, оно и к лучшему.

/ср 1 октября

От княгини Голицыной Пушкин узнает, что холера распространилась до Москвы. В тот же день работает над стихотворениями «Румяный критик мой, насмешник толстопузый…», «Царскосельская статуя», «[к переводу Илиады]» и «Труд».

/ после 1 октября

Пушкин пытается получить свидетельство на выезд из Болдина и обнаруживает, что въезд в Москву и выезд из нее закрыты.

/чт 2 октября

Начинает работать над полемическими заметками, известными нам как «Опровержение на критики». Этот замысел перерос в другой цикл – «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений», над которым он работает до 4 ноября. В частности – вольно перекладывает эпиграмму П. Пелиссона «Трое глухих», под названием «Глухой глухого звал к суду судьи глухого…»

/сб 4 октября

Работает над стихотворением «Дорожные жалобы». Снова едет в Сергач, чтобы оформить новую доверенность Петру Кирееву на ведение дел в нижегородской казенной палате и подписать «отпускную» для Ольги Калашниковой.

/вс 5 октября

Написано стихотворение «Прощание».

/вс-пт 5–10 октября

Начинает работу над «Домиком в Коломне».

/вт 7 октября

Записывает беловик стихотворения «Паж, или Пятнадцатый год».

/чт 9 октября

Перебелено стихотворение «Я здесь, Инезилья…»

/пт 10 октября

Завершено стихотворение «Румяный критик мой, насмешник толстопузый…» и написаны стихотворения «Отрок» и «Рифма».

/ср-пт 8–10 октября

Получив ответ из Нижнего Новгорода, что за разрешением на выезд из Болдина следует обращаться в город Лукоянов (77 км от Болдина), Пушкин решает переждать карантины в деревне.

Окружной инспектор Пушкин / шестое письмо

Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. Во имя неба, дорогая Наталья Николаевна, напишите мне, несмотря на то, что вам этого не хочется. Скажите мне, где вы? Уехали ли вы из Москвы? нет ли окольного пути, который привел бы меня к вашим ногам? Я совершенно пал духом и, право, не знаю, что предпринять. Ясно, что в этом году (будь он проклят) нашей свадьбе не бывать. Но не правда ли, вы уехали из Москвы? Добровольно подвергать себя опасности заразы было бы непростительно. Я знаю, что всегда преувеличивают картину опустошений и число жертв; одна молодая женщина из Константинополя говорила мне когда-то, что от чумы умирает только простонародье – все это прекрасно, но все же порядочные люди тоже должны принимать меры предосторожности, так как именно это спасает их, а не их изящество и хороший тон. Итак, вы в деревне, в безопасности от холеры, не правда ли? Пришлите же мне ваш адрес и сведения о вашем здоровье.

L’entrée à Moscou est interdite et me voilà confiné à Boldino. Au nom du ciel, chère Наталья Николаевна, écrivez-moi malgré que vous ne le vouliez pas. Dites-moi où êtes-vous? avez-vous quitté Moscou? y a-t-il un chemin de travers qui puisse me mener à vos pieds? Je suis tout découragé et ne sais vraiment que faire. Il est clair que cette année (maudite année) notre mariage n’aura pas lieu. Mais n’est-ce pas que vous avez quitté Moscou? S’exposer de gaîté de cœur au beau milieu de la peste serait impardonnable. Je sais bien qu’on exagère toujours le tableau de ses ravages et le nombre des victimes; une jeune femme de Constantinople me disait jadis qu’il n’y avait que la canaille qui mourait de la peste – tout cela est bel et bon; mais il faut encore que les gens comme il faut prennent leurs précautions, car c’est là ce qui les sauve et non leur élégance et leur bon ton. Vous êtes donc à la campagne, bien à couvert de la Choléra, n’est-ce pas? Envoyez-moi donc votre adresse et le bulletin de votre santé.

Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам еще не проникла. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я