Изамбард Кингдом Брюнель - L. T. C. Rolt

корабля, чтобы понаблюдать за видом Гастингса, который только что появился в поле зрения. Было пять минут после шести часов, и большой корабль проходил мимо Dungeness Light, когда произошло невероятное. Маленькая группа на носу стояла на месте, с белыми лицами, не в силах поверить показаниям своих органов чувств, наблюдая, как огромная носовая воронка "Грейт Истерн" внезапно поднялась в воздух, подняв огромное облако пара. Среди них был и корреспондент газеты "Таймс". Он написал:

Передняя часть палубы, казалось, спружинила, как мина, вздымая в воздух воронку. Раздался растерянный рев, затем ужасный треск дерева и железа, смешавшихся в страшном грохоте, а затем все скрылось в порыве пара. Ослепленные и почти оглушенные сотрясением, люди на мосту неподвижно стояли в белом тумане, пока им не напомнил о необходимости искать укрытие ливень из обломков - стекла, позолоты, украшений салона и кусков дерева, которые начали падать во все стороны, как дождь.

Котельное отделение мгновенно наполнилось обжигающим паром, и вскоре на заваленную мусором палубу вывалились кошмарные фигуры, тела которых были белыми от пигментации. Один из пассажиров бросился вперед и схватил одного из них за руку, но плоть отлетела от его руки. Другой, триммер по фамилии О'Горман, с криком перепрыгнул через поручни и был мгновенно подхвачен поплавками огромного гребного колеса. За несколько часов трое пожарных - Адамс, Макилрой и Махон - погибли. К двум другим, Адамсу и Эдвардсу, судьба оказалась менее милосердной, и они дожили до следующего дня. Никто из ошеломленных пассажиров и членов экипажа, которые теперь спотыкались на обломках, не знал, что вызвало взрыв, и не понимал, что корпус второй воронки над лопастными котлами чудесным образом выдерживал фантастическое давление пара, которое в любой момент могло разнести их на славу. Но, к счастью, по причине, которую он так и не смог толком объяснить, Арнотт сразу же понял причину взрыва и послал смазчика по имени Патрик с ключом, чтобы открыть кран стояка. Огромный шлейф пара с ревом вырвался из горловины трубы, и опасность миновала.

Проектам Брунеля, казалось, было суждено пройти через испытания, возникшие не по вине их создателя. То, что они вообще смогли их выдержать, было инженерным триумфом, но с любой другой точки зрения эти испытания были безусловной катастрофой. Подобно тому, как скалы Дандрума подвергли "Британию" ударам, которые сломали бы хребет любому другому судну на плаву, так и "Грейт Истерн" великолепно выдержал взрыв, который не смог бы пережить ни один другой корабль. Железные переборки ограничивали последствия взрыва только большим салоном, а в примыкающей к нему библиотеке ни одна книга не сдвинулась с места и ни одно зеркало не дрогнуло. Огромное судно ни на мгновение не отклонилось от курса, а упорно шло к Уэймуту сквозь сгущающиеся сумерки. Два фор-ардовых котла, расположенных под упавшей воронкой, были взорваны, и после катастрофы их огонь был немедленно затушен. Но для того, чтобы два котла могли быть выведены из строя во время плавания, Брюнель, как помнится, предусмотрел, что оба котельных отделения должны быть соединены между собой. Поэтому два котла лопастных двигателей, которые все еще работали, теперь дополнялись паром, подаваемым из котельного отделения винтовых двигателей. Таким образом, судно двигалось как на винтах, так и на веслах.

Пока эта драма разворачивалась в Ла-Манше, умирающий инженер лежал на Дюк-стрит и ждал новостей о своем корабле. Говорят, что новости о катастрофе должны были скрывать от него, но невозможно представить, что Беннет мог поступить иначе, чем сообщить ему об этом. Брюнель дал строгие инструкции капитану Харрисону и Бреретону, согласно которым они должны были отправить ему отчеты о плавании, как только корабль достигнет Уэймута, а Бреретон должен был отправить Жакомба в Лондон экспрессом, чтобы тот передал устный отчет. Ни под каким предлогом, который мог бы обмануть Брюнеля, Беннет не смог бы скрыть от него весть, когда они добрались до Дюк-стрит. Его тело было парализовано, и только дух инженера все еще бодрил его, удерживая смерть на расстоянии лишь по одной причине - чтобы услышать новости об успехе своего великого корабля. Он был так уверен в триумфе, который должен был искупить все несчастья. Но вместо этого пришло известие о катастрофе. Этот последний удар был слишком жесток, чтобы его можно было перенести. Дух окончательно сломлен, свет в глазах погас, и с наступлением ночи в четверг 15 сентября он умер.

Пресса, которая так часто порицала или высмеивала Брунеля при жизни, теперь расцвела пышными некрологами, которые нас здесь не касаются; такие пустые причитания ничего не могут добавить к нашему знанию о человеке. Только из слов друзей, не предназначенных для публичного слуха, мы можем начать понимать тяжесть такой утраты. Так, Уильям Паттерсон, старый бристольский кораблестроитель, в письме к Клакстону сказал о нем просто: "Я считаю, что он был очень хорошим человеком, и как инженер я не думаю, что у нас остались равные ему". Но самое трогательное признание пришло от Дэниела Гуча. В своем дневнике он написал:

15 сентября я потерял своего старейшего и лучшего друга..... С его смертью погиб величайший из английских инженеров, человек с величайшей оригинальностью мысли и силой исполнения, смелый в своих планах, но правильный. Коммерческий мир считал его экстравагантным; но хотя он и был таким, великие дела не совершаются теми, кто сидит и подсчитывает стоимость каждой мысли и поступка.

Так писал человек, которому предстояло сделать больше, чем кому-либо другому, чтобы почтить память своего друга и отстоять его дело.

 

1 Позже Харрисон называет 2 часа ночи в качестве часа, когда было проведено испытание (см. с. 389).

 

 

Эпилог

Тело Брюнеля все еще лежало на Дюк-стрит, ожидая своего последнего пути к могиле отца и матери в Кенсал-Грин, когда в Уэймуте состоялось дознание по делу жертв взрыва. В номере "Таймс" за 19 сентября были опубликованы сразу и длинный некролог, и почти такой же длинный стенографический отчет о дознании. Читатели, ознакомившиеся с обеими статьями, должно быть, были несколько озадачены, поскольку в то время как автор некролога приписывал Брюнелю "концепцию и дизайн во всех деталях Грейт-Истерн", Рассел в качестве доказательства заявил, что: "за исключением того, что покойный мистер Брюнель был инициатором идеи, я был строителем и проектировщиком Великого корабля".

Дознание, похоже, было очень странным. Прежде всего, оно не вызвало никакого интереса у публики в Уэймуте: суд коронера был практически пуст, за исключением прессы, а корреспондент The Times отметил, что только старшина присяжных, похоже, не обратил ни малейшего внимания